направленной на то, чтобы заставить нас задуматься над разнообразными значениями соответствующих слов[143]. Этот пример подготавливает нас к рассмотрению цитаты из книги скептика Барта Эрмана, где он объясняет, какие противоречия в Евангелиях он считает самыми очевидными:

Одно из моих любимых явных противоречий – я читал Евангелие от Иоанна в течение многих лет, не понимая, насколько оно странное – возникает в прощальной речи Иисуса, последнем обращении Иисуса к Своим ученикам, во время их последней совместной трапезы, в рассказе, которой занимает у Иоанна главы с 13 по 17. В Иоанна 13:36 Петр говорит Иисусу: «Господи, куда Ты идешь?» Несколькими стихами позже Фома говорит: «Господи, мы не знаем, куда Ты идешь; как же нам знать путь?» (Иоанна 14:5). А спустя еще несколько минут, на той же трапезе, Иисус упрекает Своих учеников, говоря: «Теперь же иду к Пославшему Меня, и никто из вас не спрашивает Меня: куда идешь?» (Иоанна 16:5). Либо у Иисуса было очень рассеянное внимание, либо с источниками этих глав происходит что-то странное, приведшее к этим странным несоответствиям[144].

Это составляет часть совокупного аргумента Эрмана в пользу того, что в Евангелиях существуют непримиримые противоречия. Однако это также показывает слабость его метода. В каждом из случаев, перечисленных выше, Иисус изображается как озвучивающий одну или обе стороны противоречия. Но почему выдающийся учитель не может использовать парадокс? Каждое из рассмотренных нами формальных противоречий подчеркивает многозначность слов. В Евангелии от Иоанна Иисус направляется на крест, а затем к Своему Отцу, Богу. Ученики не спрашивают об этом, а только размышляют в мирских терминах о том, куда Он пойдет далее. Эрман просто упускает иронию.

Таким образом, проблема, похоже, заключается в том, что вопрос о противоречиях стал частью упражнения по подсчету очков между теми, кто утверждает и теми, кто отрицает ошибки в Евангелиях. Здесь автор Евангелия от Иоанна зафиксировал противоречия на поверхностном уровне языка, чтобы побудить аудиторию к более глубокому размышлению. Это в какой-то степени похоже на то, как Диккенс открыл свою «Повесть о двух городах» целым списком противоречий, чтобы охарактеризовать непоследовательность эпохи. Вспомните знаменитое начало повести: «Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время»[145].

Наличие таких преднамеренных формальных противоречий не означает, что противоречивые утверждения не являются одновременно истинными на более глубоком уровне. Но эти формальные противоречия показывают, что автор больше заинтересован в том, чтобы побудить людей к глубокому чтению, чем в том, чтобы удовлетворить тех, кто хочет найти недостатки.

Если один автор может использовать лексику более чем одним способом, то почему два автора не могут сделать то же самое? Если кто-то желает утверждать, что два евангельских повествования настолько противоречивы, что они не могут быть оба верными, он должен сначала удостовериться, что правильно понял утверждения, сделанные в каждом тексте, и что он не искажает смысл ни в одном из них. Среди всех многочисленных противоречий, которые, как утверждается, существуют в Евангелиях, и среди всех текстов, которые остаются загадочными, я не могу назвать ни одного, который невозможно объяснить.

8. Кто мог все это придумать?

В Евангелиях содержится много деталей, которые авторы вряд ли могли придумать. Можно, конечно, предложить запутанные теории о том, почему кому-то понадобилось придумать эти рассказы, но это лишь усложнит дело. Проще заключить, что авторы просто были знакомы с этими деталями и описали их верно.

Самый очевидный пример – унизительная смерть Иисуса через распятие. Такой казнью римляне демонстрировали свое превосходство и уничижали казненных. Тем не менее, авторы Евангелий не скрывали этот позорный факт и рассказали также и о многих других событиях, которые, как кажется, мешали бы их делу. Все четыре Евангелия рассказывают о том, как главный ученик, Петр, трижды отрицал, что знал Иисуса. Во всех четырех Евангелиях ученики изображены простаками, которые предали Иисуса в ключевой момент Его ареста.

Трудно понять, каким образом могло бы быть полезно для самих учеников или тех, кто рассчитывал на их руководство, придумывать такие рассказы. Также трудно понять, зачем кому-то писать Евангелие на основе материала, предоставленного учениками, а затем выдумывать истории, умаляющие их достоинство. Но на этом сложности не заканчиваются. Фрагменты, критикующие действия учеников, присутствуют в разных частях евангельского текста[146]. В том, что основные тексты христианства содержат столько материала, который критикует первых христианских лидеров, есть что-то необычное, особенно если сравнивать их с другими религиозными или политическими движениями. Простейшее объяснение заключается в том, что критические отзывы о первых лидерах свидетельствуют о надежности источников.

А как же чудеса?

Несомненно, самая большая проблема, которая мешает многим признать историческую достоверность Евангелий, заключается в большом количестве евангельских историй о чудесах. Если мы не видим чудес в наше время, почему же мы должны верить, что они происходили в прошлом? Некоторые критики этой идеи могут прибегнуть к известному высказыванию Шерлока Холмса: «Сколько раз я говорил вам, отбросьте все невозможное. То, что останется, и будет правильным ответом, каким бы невероятным он ни казался»[147]. Чудеса невозможны, таков аргумент. Поэтому исторические реконструкции без чудес, какими бы невероятными они ни казались, должны быть правильными.

Например, если исходить из предпосылки атеистического материализма (физические объекты – это единственная объективная реальность), то, конечно, чудеса, как их понимают христиане, невозможны. Никакие свидетельства обратного никогда не смогут стать приемлемым аргументом в пользу обратного. Иногда христианские аргументы в пользу чудес строятся на основе этой предпосылки и, конечно же, оказываются несостоятельными. Но проблема в том, что в качестве отправной точки была взята атеистическая материалистическая вселенная. Предпосылка порождает вывод.

Но когда христиане доказывают реальность евангельских чудес, они обычно не опираются только на чудеса как свой главный аргумент в пользу истинности христианства. Они считают, что мы живем во вселенной, которая обладает признаками творения, и что различные свидетельства истинности христианства включают аргументы от природы, морального реализма библейской истории, исполнения пророчеств, связности Библии, необходимости источника моральных абсолютов, кажущейся целенаправленности жизни и природы, их собственного опыта и многое другое. Обоснованность этих аргументов исследуется в других книгах. Но суть в том, что предварительные убеждения о природе Вселенной определяют, верим ли мы в то, что чудеса возможны, не говоря уже об их вероятности[148].

Если вы твердо придерживаетесь материалистического атеизма, то вам трудно представить себе какие-либо доказательства, которые убедили бы вас принять случайное и бессмысленное чудо, поскольку это противоречит вашему мировоззрению. С другой стороны, те, кто верит в Иисуса Христа как