Опускаю голову: Хоуп срезает обвившие меня листья. Рядом стоит Алекса. Обе девчонки переступают с ноги на ногу – наверное, чтобы вновь не попасть в ловушку.

– Я… – Прокашливаюсь, чтобы заговорить громче. – Я тебя слышу.

Прежде чем я успеваю что-нибудь сообразить, Хоуп с Алексой подхватывают меня под руки – теперь я свободна.

– Что… – До сих пор не могу отдышаться. – Что это было?!

Никто не отвечает. Вероятно, ответить им нечего.

Мы опять продвигаемся вперед. Дождь стихает. Земля быстро высыхает, внизу уже не размокшая грязь, длинные листья не пытаются к нам прицепиться.

Хотя погода и улучшилась, мое настроение остается мрачным. Мой разум пытается найти объяснение случившемуся.

Берч, Эмма. Берч и Эмма. Какие сокрушительные чувства я испытала в считаные секунды: любовь, защищенность, страх, ревность!

Хуже всего то, что мне больно в реальности – словно увиденное и есть реальность. Может, ложь искусно с ней переплетается. Рассудком я понимаю, что к чему – Берч никогда бы так не поступил, и Эмма – тоже, однако кто-то будто запустил когти в мою душу, выведал мои уязвимые места и состряпал подходящую картинку, которую я буду носить в себе до конца жизни.

Я хотела бы навсегда выкинуть ее из головы. Правда, с испугом и неуверенностью такой метод не сработает. Страхи и тревоги глубоко вгрызаются в тебя и находят способы всплывать вновь и вновь, даже – а может, особенно – когда ты думаешь, что поборола их навеки.

Берч любил меня до самого последнего дня. Я это понимаю.

Остается лишь надеяться на то, что ложь рано или поздно рассеется и я обрету почву под ногами.

Огонь и лед: моя первая ночь в бараке стала самой холодной в моей жизни. И самой мучительной, оставшейся рубцом в памяти.

Палец горел и ныл из-за татуировки. Никогда еще так не радовалась, что в моем имени всего четыре буквы.

Трехъярусные койки, по двенадцать штук на барак, были сделаны из грубых досок, из которых торчали гвозди. Они с легкостью проткнули бы меня, перекатись я слишком далеко по своему деревянному «матрасу». Мы, честно говоря, напоминали не людей, а ненужные вещи на полках.

Девчонки – и молчаливые, и разговорчивые, и с опухшими от пролитых слез глазами, и крепкие как сталь, – все оказались вынуждены учиться жить.

Там, где раньше были наши блага, теперь гулял сквозняк. Потом его сменила жгучая ярость. Затем – оцепенение, когда с бушующими чувствами стало невозможно справляться.

Я лежала на спине и считала сучки в доске над головой, стараясь не вспоминать про свою домашнюю наволочку с потускневшими, потертыми сердечками и про нежные руки, которые ее для меня сделали. Я давила подушечкой большого пальца на блестящий, острый кончик гвоздя, пока он не прорывал кожу до крошечных бусинок крови – хотела проверить, проснусь ли от кошмара.

Но я заснула и увидела жуткие сны, где бесконечно повторялись последние два шага Берча.

Время не смягчило кошмары. Оно добавило им разнообразия.

Небо темнеет. О берег бьются волны. Никогда не предполагала, что почувствую такое ликование при виде нашей маленькой полянки с плетеными подстилками и серым кругом пепла от потухшего костра.

По силе ощущений это можно сравнить с брызгами прохладной воды в жаркий летний полдень: синонимом облегчения.

Едва мы выходим из джунглей, как Хоуп настороженно выпрямляется. Слежу за ее взглядом – она смотрит туда, где была лодка.

– У меня галлюцинации, – произносит Хоуп глухо, – или наша лодка превратилась… в обломки?

– Вряд ли это галлюцинации, – отзываюсь я.

Впрочем, я допускаю, что нас вполне может глючить.

Однако я вижу, что нашей прекрасной зеленой лодочки, лениво лежащей на песке, уже нет. Есть только груда хлама – обломки, которые постепенно уносит в океан.

Дыхание перехватывает, к глазам подступают слезы. Не то чтобы я постоянно думала, что у нас есть способ убраться с острова, если что-то пойдет не так, но на меня накатывает именно такое разочарование. Увы, я тоже должна признать: что-то действительно идет не так.

И наверное, было бы неплохо иметь путь к отступлению.

Оставляю тревожные мысли при себе. В конце концов, мы оказались здесь по моей вине. Да, девчонки согласились с моим планом, но лишь потому, что я всеми силами их убеждала: дескать, остров того стоит. Я убедила в этом и себя. И во что я их втянула? Мы потеряли Финнли. Нас мучил ядовитый мох, кровожадные жуки и растения-щупальца, насылающие кошмары.

Но мы будем вспоминать все, что нам довелось вынести.

Это того стоило, будем повторять мы.

Конечно, мы покроемся новыми шрамами, как на теле, так и на душе, причем куда более страшными, чем прежде. Может, мы даже погибнем раньше, чем осознаем, насколько провальной была моя затея.

Алекса пинает песок, сунув кулаки в карманы шорт. На лице буквально написано: это война.

– Я разведу костер. – Алекса разворачивается на пятках и уходит, не оборачиваясь. – Если есть желание – присоединяйтесь.

Хоуп бросается в противоположную сторону, к прибою и обломкам лодки. Забравшись по пояс в воду, она кое-как пытается сорвать с гика парус.

А я стою в оцепенении и разрываюсь, не зная, то ли спасать частички нашего прошлого, то ли сломя голову бежать к настоящему.

Я никогда не умела отпускать.

Когда огонь разгорается, потрескивая, а дым уплывает к звездам, мы собираемся вокруг костра, усевшись на парусе, который мы вместе с Хоуп вытащили на берег. Съедаем последних кузнечиков – Алекса обнаружила, что они зацепились лапками за нитки и остались в кармане. Кипятим воду из ручья в металлической кружке, которую притащили из лодки еще в первый день. Обувь, изорванная и перепачканная запекшейся грязью, сохнет у огня. Кожа на пальцах ног сморщилась из-за дождя. Но песок вокруг нас странным образом ни капли не намок.

Я бездумно рисую на нем линии длинной палочкой, размышляя о том, насколько лучше мы себя бы почувствовали, если бы раздобыли зефир. Притворяюсь, что мы девочки-скауты, которые устроили ночевку у берега. Наши отцы гуляют где-то неподалеку, стоит только позвонить – и за все случившееся нас наградят россыпью знаков отличия.

Сомневаюсь, что существуют знаки отличия, которые вручают за выживание в древних храмах с высокотехнологичными лазерными системами. Или вообще за выживание на подобном острове.

Я больше так не могу. Я должна хоть что-то сказать. А если меня обвинят? Ну и пусть: ничего не поделаешь, лучше уж во всем разобраться.

– Здесь творятся… – Не уверена, как продолжить, ведь то, что приходит мне на ум, звучит слишком мягко. – Странные дела. Да?