Перед глазами у Петра плясали кровавые зайчики. Голова налилась свинцом, тело стало словно чужое. Едва держась на ногах, он понял, что они заблудились. Непрерывный шелест колеблющегося тростника словно наждаком царапал его нервы. Петр схватил Сисенгари за плечо, намереваясь спросить, куда, черт побери, они идут, но из-за сухости в горле не смог вымолвить ни слова. Однако негр понял его и без слов. Он постучал по уху, потом показал в ту сторону, куда они направлялись, и пояснил:

– Там люди.

Петр хотел сказать, что ничего не слышит из-за этого проклятого шелеста («ш-ш-ш»). Надо, черт побери, остановиться, отдохнуть, хотя как врач он понимал: остановка равносильна смерти: он был в шаге от теплового удара! Но негры неутомимо продолжали путь, и Петр, шатаясь, плелся за ними. Боль в ногах, ужасная усталость, жажда, – все это притупилось, словно это было не его, а чужое тело.

Вдруг Петр услышал, что к зловещему шелесту тростника добавились другие звуки, становившиеся все громче. И он понял: это пение – необычное, хриплое, гортанное. Сочетания звуков были не похожи на слова. И в такт им раздавалось: «Чмок! Чмок! Чмок!»

Вскоре в зарослях тростника появился просвет и путники вышли на открытую местность, где тростник уже был убран. Стали видны десятка три негров в светлых одеждах. Эти люди рубили под корень тростник большими ножами, похожими на мачете, и при этом напевали мелодию с необычным ритмом. Срубленный тростниковый стебель затем рассекали на части, и идущие позади негритянки грузили его на телеги, запряженные мулами. За работой наблюдали два негра, вооруженных ружьями, мачете и хлыстами. Увидев Петра и его спутников, появившихся из тростниковых зарослей, они вскинули ружья и направили их на незнакомцев.

Выступив вперед, Сисенгари поднял руки и крикнул на французском, что они безоружны, потерпели кораблекрушение и нуждаются в помощи. Затем повторил это на языке своего народа йоруба.

Негры на поле прекратили работу. Вдруг словно из-под земли появился великан, такой же черный, как и остальные, и так же одетый. Он закричал на работников, и они нехотя вернулись к рубке тростника, а он торопливо направился навстречу незнакомцам. По-видимому, этот верзила был старшим над работниками, а также над охранниками, которые продолжали направлять ружья на незваных гостей.

Негр в белой рубашке и коротких штанах, с мачете в руках, подошел к Петру и его спутникам и громко, командным тоном о чем-то спросил. Он враждебно глядел на Петра, и у того сердце ушло в пятки; несмотря на жару, он почувствовал, как у него по спине пробежал холодок. Цвет его кожи сейчас было трудно определить – после путешествия по джунглям и тростниковым зарослям он с ног до головы был заляпан грязью, но его выдавала одежда, резко контрастировавшая с лохмотьями негров.

Сисенгари начал переговоры. Встретивший их негр говорил на непонятном языке, в котором вроде бы встречались знакомые французские и испанские слова, но в целом его речь звучала как тарабарщина. Как ни странно, его, похоже, понимал не только Жозеф, но и его соплеменники. Вдруг огромный негр перешел на французский, обращаясь непосредственно к Петру:

– Эй, бланкс! Черный сказал, что ты врач с утонувшего судна?

– Он сказал правду.

– Твое судно везло рабов на Кубу?

– Это было не мое судно. Я работал на нем лекарем, и именно я помог невольникам освободиться. Мы собирались прийти в Порт-о-Пренс, но сели на мель. Нам чудом удалось спастись. Все остальные погибли.

– Если бы ты был рабовладельцем или работорговцем, в нашей стране тебя ожидала бы мучительная смерть. То, что ты помог черным освободиться, делает тебя нашим другом. Наша страна только для черных. Даже белые, оставшиеся здесь, теперь черные! На нашем острове живут только черные!

Верзила сделал знак следовать за ним к тенту, натянутому прямо посреди поля. Под ним обнаружились сложенные в ряд баклажки из тыкв, в которых была вода. Несмотря на то что она была очень теплой и с каким-то привкусом, Петру показалось, что ничего вкуснее он еще не пил. Затем им дали кукурузные лепешки. После того как они поели, Петра отвели в сторону и сказали, что поведут его к управляющему плантацией.

Пройдя мимо небольших хижин, где жили семьи работников, они приблизились к большому дощатому дому, выстроенному рядом с огромным пожарищем, почти поглощенным густой растительностью, из которой выглядывали лишь остатки обугленных стен. Из объяснений своего сопровождающего Петр понял, что в этом здании живет управляющий вместе с семьей, а рядом находится то, что осталось от дома бывшего владельца плантации.

Пятидесятилетний мулат Ильяс Ферет, управлявший плантацией, встретил их на веранде. Он сидел в кресле-качалке, одетый в свободную светлую рубашку и фиолетовые панталоны до колен, тесно облегавшие толстые ляжки. Оттенок его чулок гармонировал с цветом кожи – кофе с молоком. Ильяс был толст и имел очень важный вид. Он курил сигару с резким запахом, от которого у Петра сразу же запершило в горле. Управляющий пристально рассматривал его, будто лошадь на торгах, разве что в зубы не заглядывал. Петр похолодел. Он догадался, что Ферет размышляет над тем, нужен ли ему этот белый и как его использовать.

– Как тебя зовут? – спросил наконец мулат.

– Питер Деревянко, – ответил Петр; так к нему обращались на бригантине.

– Питер? Будешь Педро. Дер… Merde, и не выговоришь! Будешь Педро Десеспере! – Ферет расхохотался. – Только безумец мог явиться сюда добровольно!

Управляющий задал лекарю Педро несколько вопросов на французском: каков его опыт, где еще он работал? Петр догадался, что ответы его вполне удовлетворили, и мулат с благодушным видом отдал какие-то распоряжения на своем языке.

Петра отвели в длинное дощатое здание, которое сопровождавший его помощник управляющего назвал «хоспитал». Внутри в самом деле обнаружилось несколько топчанов, служивших больничными койками. Постели на них не было. В «хоспитале» лежало трое больных. Было жарко и душно. Помещение напоминало скорее ночлежку, чем больницу. Один из них, негр, был совсем плох и бредил. Вместо руки у него была окровавленная культя.

– Ты лекарь, Педро. Помоги им! – сказал помощник управляющего и сощурился. – Начни с него. – Он указал на однорукого.

– Что с ним случилось?

По виду обрубка и по его гнилостному запаху Петр понял, что началось заражение и часы этого негра сочтены. Также лекарю было ясно, что с диагнозом спешить не следует. Негру, стоящему рядом с ним, нужен не диагноз (он и сам понимал, что калека обречен), а некий ритуал, который в его понятии и является лечением.

– Руку Изобы затянуло в пасть дробильной машины, мы измельчаем на ней стебли сахарного тростника, перед тем как отжимать из них сладкий сок. Пришлось отрубить кисть топором. Не будешь же разбирать дробилку!

– Как давно это произошло?

– Вчера. Мы послали за хунганом, но неизвестно, когда он приедет, ведь он один на несколько плантаций.

– Сейчас я сниму повязку и осмотрю рану. Мне нужна горячая вода, бинты, спирт. Чтобы лечить, врачу требуются инструменты и лекарства, а не только знания. Надеюсь, когда приедет ваш хунган, у него найдется все необходимое?