не очень потом, будто от вековой пыли, но от жирности волос избавляет наверняка.

К тому же, зола неплохо пенится. Как и сейчас, достала мешочек с золой, которую припасла с кухни, с какой-то ароматной специей красного цвета (для души), намылила голову, на долго не закрывая глаза, вдруг опять открою уже в темноте?

Выбежав из ванны-озера, наспех обтёрлась пёстрым платьем и втиснулась в подростковые штаны и остановилась. Давно у меня не было времени разглядывать себя ни в зеркале, ни без него.

К уродству я вроде как привыкла, но тот факт, что у меня живот впал, болезненным видом проступают рёбра и налезли ну очень маленькие штаны – привёл в ужас.

От меня прежней ничего не осталось. Даже тела, я ненормально тощая, даже не худая.

Я бы не пережила зиму.

И не переживу, если дам повод, хоть малейший, вышвырнуть меня вон.

Обратно в свои апартаменты, покои, - не знаю, как их обозвать, но точно не комнатой, я добралась на удивление быстро. Лишь дважды заблудившись.

Один раз повезло, и я попала в некий склад, где с высоту человеческого роста стояли ящики. Один, пустой, решила взять себе. Дальше совала свой нос из чистого любопытства, а вдруг, что-нибудь интересное? Куски металла, пряжи, отрезы, хорошие шкуры, пергамент, чернила – и это только первые два ящика открыла. А вот крепкая нить с костяной иглой пригодятся, забрала с собой. Как ещё один чёрный плащ с капюшоном, но на этот раз несколько короче «моего».

По возвращению в свой каменный закуток меня ожидал ещё один «сюрприз». Записка!

Язык дался мне с трудом и не окончательно, я жутко устаю, когда приходится с кем-то долго разговаривать: проматываю сказанную фразу в голове, чтобы лучше понять, не все ведь говорят медленно, чётко и с расстановкой, дальше перевожу на русский, после чего продумываю на русском ответ с теми словами, что мне уже известны, и лишь потом вновь перевожу на гаркающий местный язык. Тяжело, тяжелее английского, который с каждой колонки рвался в прошлой жизни.

А вот читать не научилась. Здесь в ходу были иероглифы, напоминающие земной идиш, так что учиться по объявлениям на улицах – идея заведомо провальная.

Сейчас стояла, уставившись в аккуратные символы и гадала: это список моих дел? Любовное письмо? Акт приёмки-сдачи услуг? Смачный анекдот, что здесь, блин, написано?

Выглянула в коридор в поисках живой души, которая не скажет синеглазым голосом «Не приноси проблем, Каддамах». Но в бесконечных помещениях на сколько хватало глаз было пусто.

Ладно, выйду на охоту позже.

Отложила записку в сторону, и принялась наводить красоту в своём жилище дальше. Всё самое ценное, что обнаружила здесь, сложила в ящик, который успешно допинала до сюда.

Свою обувь я не надела ни в гроте, и сейчас не собиралась. Она вся избитая, ремонтированная мной не единожды, да и грязная. Босиком шлёпать было, конечно, неприятно, собирая грязь с пола, но всё же лучше, чем в вонючих сапогах.

Распутывая пальцами волосы, задумалась над вопросом, где же мне взять обувь? Вряд ли мне кто-то её купить или преподнесет на блюдце, а шить сама я не умела. Хотя, чего сложного состряпать что-нибудь в виде тапок хотя бы из тех кусков кожи, что я здесь нашла?

Заплела косу, взяла новый кусок ткани, чтобы прикрыть нижнюю часть лица и, накинув плащ с капюшоном, двинулась в направлении кухни, прихватив с собой письмо.

- Эй! – Крикнула в пустоту, мало ли кто-то рядом обнаружится.

Голые стены отбили эхом мой голос и умолкли в глубине. Что ж, значит кухня и поиск ножа там.

Проходя мимо тренировочного зала, замерла. Там тренировался Зейд.

А посмотреть было на что: обнажённый до пояса, покрытый потом, он наносил молниеносные удары двумя клинками по деревянному щиту, от которого скоро лишь щепки останутся.

Будь я прежней, я бы залюбовалась чисто мужской грацией, перекатами мышц под кожей, вздутыми венами, хищным взглядом синих глаз. Будь я Викой.

Но я Каддамах. Пустые мечты и бесполезные надежды надо оставить в стороне. Я следила за тем, как он держит клинки, за движениями запястий, перед нанесением ударов, как он переставлял ноги.

Всё выглядело, если честно, достаточно просто. Но мне предстоит долго оттачивать такие движения, чтобы, хотя бы, не упасть в повороте, которые он исполняет со скоростью света. Не было лишних движений, ни одного. Никаких лишних шагов, взмахов рук. Чётко, собранно, осознанно. Хочу быть как Зейд, когда вырасту.

- Невероятно, - тихо раздалось за спиной, но весьма внезапно, отчего подпрыгнула на месте, - даже бродяги падают пленёнными нашим главой.

- Откуда взялся, Шейн? – Прошипела на улыбающегося наёмника.

- Ты так завороженно любовалась, что я мог колокольчиками обвешаться – всё равно бы не услышала, - тихо произнёс он.

Звуки ударов стихли, и мне, вдруг, стало жутко неловко, что меня уже двое застукали над подсматриванием. Обернулась на синеглазого, тот даже не запыхался. Привычно равнодушно смотрел на меня, явно подметив, что одежду я сменила. Синие глаза остановились на моих босых ступнях, что выглядывали из-под подола плаща, но он, ничего не сказав, просто отвернулся и продолжил свою тренировку.

- Шейн, - прокашлялась я, поворачиваясь к нему, - можешь помочь с одним деликатным делом?

- Рассказать, не занято ли сердце Зейда? Открою секрет: у него его нет. Поэтому он лучший из нас.

- Да я не про это, - а то я не знаю. – Мне здесь письмо оставили, можешь сказать, что там написано?

- Каддамах, я не знаю, что означает «письмо», - мы отошли от тренировочного зала и синхронно двинулись в направлении кухни.

Я и не обратила внимания, что вклинила русское слово вместо того, которое не знала. Отодвинула полы плаща, чтобы добраться до пояса, в который воткнула записку и протянула её Шейну.

Забирать её из рук он не спешил, а просто стоял и пялился на моё тело.

- Ты очень худая, Каддамах, - задумчиво протянул он.

- Строгая диета из помоев и лёгкая атлетика в побегах от стражи, - огрызнулась, запахивая плащ, - поможешь? Я не умею читать.

Честно говоря, я на столько твёрдо провела параллель этого мира с нашим во времена раннего средневековья, что не считала неграмотность населения чем-то из ряда вон выходящим, но нет же. Опять удивила своей «дикостью», будто иностранных слов мне недостаточно.

- Здесь каждого с пелёнок учат читать, - тихо произнёс он, забирая записку, но так и