На Бромптонском кладбище похоронено много знаменитых людей. И моя мама. Я думаю, ей бы понравилось, что она лежит рядом с оперными певцами, инженерами, известными боксёрами, даже с изобретателем рождественской открытки Генри Коулом и суфражисткой Эммелин Панкхёрст.

Мамина могила очень маленькая и скромная. Мне нужно было очень сильно постараться, чтобы представить здесь маму в её очках в черепаховой оправе и услышать запах фруктового пирога, который она пекла каждую неделю. Но стоило мне это сделать, как серая каменная плита превращалась в запылённое посеревшее окно, к которому можно было прижаться лицом и увидеть, как она читает книжку или танцует на кухне под радио – где-то в другом мире.

Я присела на холодный камень, как будто на край чьей-то кровати.

– Привет, мам, – начала я и замолчала. Многим показалось бы странным разговаривать с тем, кто не может ответить. Но папа всегда говорил, что мама отлично умела слушать, поэтому она бы не возражала.

– Извини, что давно не приходила, неделя была очень сложная. И я тебе кое-что принесла.

Я вытащила из сумки детективный роман, который купила в секонд-хенде по дороге на кладбище, и положила на камень. Та книга, которую я принесла в прошлый раз, лежала на месте. Я забрала её и убрала в сумку. Я всегда носила маме книги. Иногда они намокали от дождя, иногда вообще пропадали, но это всё равно было лучше, чем цветы.

Минуту я сидела молча, ни о чём не думая. А потом начала рассказывать ей обо всём, что произошло: о случае в парке, о профессоре Д’Оливейре, о странной татуировке, о человеке без лица, который напал на меня, и о красной слизи, захватившей Лондон. О Брианне, о Лиаме и о том, как профессор предупредила меня, чтобы я не вмешивалась. И, конечно же, о ключе – о том подарке, который она мне оставила.

– Я так и знала, что у тебя есть секрет, мам, я так и знала, – сказала я и неожиданно расплакалась. Может быть, из-за того, что рассказ обо всех странных событиях сделал их ещё более реальными. Может, потому, что я вспомнила, как мне было страшно, когда на меня напали. Но, скорее всего, просто из-за того, что я очень скучала по маме.

Слёзы капали на пыльный камень, а на меня навалилась огромная усталость. Мир как будто потерял равновесие, а когда я очнулась, то обнаружила себя лежащей головой на могильной плите, и мне было так удобно, как будто я лежала в постели.

– Не нужно бояться, – сказала мама и погладила меня по голове. Моё лицо утонуло в подушке. Я не видела её, только слышала голос.

– Просто… я понимаю, что должна сделать, – ответила я, шмыгнув носом. Подушка пахла мамиными духами. Я почти забыла этот запах.

– Но?

– Но я не хочу, чтобы кто-то попал в беду.

Она вздохнула, её голос стал печальным.

– Девочка моя, у всех постоянно случаются неприятности. Так уж устроена жизнь. Но ещё хуже, когда мы не живём в полную силу…

У неё были такие мягкие руки. Я свернулась калачиком, как бывает, когда больше не остаётся слёз. Потом оторвала голову от подушки, чтобы посмотреть на неё.

– Спасибо, мам…

Но я была одна. Я сидела на кладбище, и вместо подушки было надгробие. Камень стал мокрым от моих слёз. Что-то внутри изменилось, и я не сразу поняла, что именно: но тяжёлый груз, лежавший у меня на сердце, исчез.

– Спасибо, мам, – повторила я.

10. Лицо завтрашнего дня

– Привет, дружок! – в кухню, зевая и потягиваясь, вошёл папа. Наступил понедельник, и по сравнению со вчерашним днём я чувствовала себя другим человеком.

– Завтрак готовишь? – спросил он.

Я кивнула:

– Думаю, он нам обоим не повредит.

Я сняла с плиты сковородку и разложила яичницу, сосиски и грибы по двум тарелкам. Из тостера, как по команде, выскочили два поджаренных кусочка хлеба. Я начинала понимать, что во время стресса лучше всего постоянно занимать себя делами. Остановишься хоть на секунду – сразу наваливается апатия. Шумно выдохнув, папа сел за стол.

– Пахнет здорово.

Я поставила перед папой тарелку и кружку с кофе – на его приготовление ушла наша последняя вода. Папа ел молча, а я не могла завтракать спокойно, поэтому параллельно занималась уборкой кухни – просто протирала все поверхности.

– Почему ты не садишься? – поинтересовался наконец папа.

– Да так… навожу порядок, – попыталась улыбнуться я. – Не хочу мешать твоим экспериментам.

– Да чёрт бы с ними! – вздохнул папа. – Я всё равно сегодня всё это выброшу.

– Почему? – удивилась я. – Что случилось?

Папа уныло пожал плечами:

– Что случилось? Да ничего не случилось, просто они все умерли. Взгляни на них.

И в самом деле, я увидела, что водоросли превратились в жалкий склизкий комок.

– Но ведь это хорошо? – уточнила я.

– Да нет, они были мне нужны живыми. Я ведь пытался понять, чем они питаются. – Папа встал и снял крышку с оставленного без освещения аквариума, который был полон бурой слизи.

– Что это?

– Это мёртвые водоросли. Они становятся такими, когда лишаются источника питания. Те, что плавают в Серпентайне, тоже побурели.

Я потыкала слизь ложкой. Пахла она отвратительно, как тухлые яйца.

– Значит, для роста им не нужен свет, не нужны другие растения, не нужны тела животных… Как же тогда они растут, да ещё и лезут из крана?

Папа с кряхтением опустился обратно на стул.

– Именно это я и пытался узнать. Но пусть учёные с этим разбираются.

Мы умылись влажными салфетками, и я отправилась в школу.

На улице царил хаос. Мимо пронеслась колонна полицейских машин и несколько кортежей «Скорой помощи» с включёнными сиренами. В другую сторону проехало несколько танкеров и военных пожарных машин, везя в засыхающий город воду. Но этого не хватит – самая длинная автоколонна в мире не заменит собой тысячи миль труб, которые теперь забиты красной слизью.

Редкие прохожие казались вялыми, они старались совершать поменьше движений, чтобы не расходовать энергию попусту.

К зданию парламента приближалась демонстрация. Люди кричали и свистели в свистки, несли транспаранты и мегафоны. Они требовали решительных мер и ограничения роста цен на бутилированную воду.

Город был в отчаянии. На моих глазах из переулка выбежали какие-то люди с коробками под мышкой. Было ясно, что это мародёры, убегающие от полиции. Приглядевшись, я увидела надписи на коробках: в них были не компьютеры, не телевизоры – вода. Я шла дальше, опустив глаза. В воздухе висело напряжение, и, когда меня кто-то окликнул, я вздрогнула.

– Агата, подожди!

Я обернулась. Это была Брианна Пайк. Что она здесь делает? Она бежала ко мне, улыбаясь, её волосы развевались на ветру. Вместо школьного пиджака на ней была синяя куртка. Но я не готова была простить ей то, что она не вступилась за меня перед своими подругами.

– Привет, – проговорила я медленно.

Если она и заметила мой холодный тон, то не показала виду.

– Привет! Можно пойти с тобой? Дурдом какой-то, да?

– Конечно, можно. – Интересно, что она имела в виду: что Лондон обезумел или что для неё безумие идти в школу вместе с Агатой Фрикс? – Разве