– Ну-ну, дорогой мой, будьте мужественным, снимайте рубашку, я вас послушаю. – Врач открыл свой кожаный чемоданчик. – Что ж, – через несколько минут сказал он. – Дело идет на поправку. Но мой совет вам, молодой человек, думайте о своем здоровье, вам надо отказаться от крепкого кофе, от алкоголя. Хорошо бы заняться физическими упражнениями, обтирайтесь холодной водой. Кстати, шеф спрашивал меня, когда он может рассчитывать на ваш визит? Я пообещал, что уже завтра вы вернетесь в театральную семью. Договорились?

– Само собой, герр доктор, – ответили за него Альмут и Фриц.

Эрих согласился пойти к интенданту. Он согласился поговорить. И все облегченно вздохнули. Эрих и сам понимал, что нельзя вот так по-ребячьи оборвать все и бежать сломя голову неизвестно куда. В театре всякое бывает…

У входа в театр его ждал Рольф Крумм. Чего ему надо на этот раз? Не говоря ни слова, Крумм вытащил из знакомого ему портфеля лист пергаментной бумаги с каракулями Эриха.

– Узнаешь свою работу, фокусник? – усмехнулся он. – Рассказать всем о твоей проделке? За такие вещи у нас выгоняют не только из театра, лишают звания артиста! Поэтому тебе мой совет, убирайся отсюда подобру-поздорову. Заканчивай программу, которую подготовил тебе наш интендант, и катись в свой Франкфурт-на-Одер. Понял! Дюссельдорф для тебя закрыт теперь навсегда. Dixi![4]

Эрих весь вспотел, когда прослушал этот монолог.

– Не волнуйся, я уеду, – глухо произнес он и взялся за ручку входной двери.

У него опять началось учащенное сердцебиение. Он знал, по какой причине Крумм ненавидел его. Все дело, конечно, в Альмут Вагенхауз… Она перестала отвечать на любезности Рольфа. После появления в театре Эриха она перестала замечать бывшую свою пассию. Об их романе в театре все знали. От неразделенной любви тот взбесился. Брошенный любовник был способен на любую подлость.

Эрих неторопливо прошел в канцелярию. Секретарша встретила его с улыбкой, налила кофе. За неделю он все-таки набрался сил, выспался. И угрозы Крумма не вывели его из себя. Черт с ним! Ничего Крумм не скажет, побоится гнева Альмут. Она ему горло перегрызет.

Теперь Эриху предстояло еще одно нелегкое испытание – объяснение с шефом. Виноватым он себя уже не ощущал. И подготовил монолог в свое оправдание. В самом деле, если бы не этот дурацкий вылет графа, который сбил его с ног, сцена была бы прекрасной. Они же все отрепетировали. Если каждая заезжая знаменитость будет позволять себе подобные кунстштюки… В общем, раскаиваться и просить прощения он не собирался. Такие мысли витали в его голове, пока он пил кофе и ожидал прихода шефа.

К его удивлению все вышло иначе, никакого раскаяния от него никто не потребовал.

– Пожалуйста, коллега, проходите, присаживайтесь. Простите, что заставил вас ждать. Журналисты интересовались будущими культурно-политическими планами театра. Пришлось уделить им внимание. Теперь к вашим делам.

Генеральный интендант Майер был сама любезность. Он участливо смотрел на Эриха и отечески ласково улыбался.

– Я рад, что после тех печальных событий вы восстановились и хорошо себя чувствуете. Врач рассказал о ваших страданиях. Оказывается, у вас была нарушена вегетативная нервная система. С вами чуть удар не приключился. Учащенное сердцебиение, головная боль. Очень сожалею. Но это все в прошлом. А сейчас вам следует подключиться к репетициям, войти в роль, надо выпускать комедию, зрители соскучились по водевилю. Без вас у фрау Вагенхауз ничего не получается, нет достойного партнера. – Он понимающе улыбнулся. – Я уже распорядился, чтобы вас приняли подобающим образом в коллективе. Не волнуйтесь, все будет в порядке. Это моя гарантия. Во всяком случае, я доволен, что мне не нужно переносить премьеру комедии. – Он снова с улыбкой посмотрел на Эриха. – Кстати, только вчера мы провели встречу с членами репертуарного совета театра. Обсуждали вопрос затрат на ежегодное приглашение заезжих звезд. Все сошлись во мнении, что для театра это слишком дорогое удовольствие. Звезды получают чрезмерно большой гонорар, к тому же они калечат наших актеров. Я видел, как он сбил вас с ног, вы ударились головой, и у вас помутилось сознание. Кое-как вы выпутались. Ведь на репетициях вы прекрасно произносили весь текст. А этот граф свалил вас. Тоже мне, столичный фокусник! Я просчитал, если мы будем обходиться своими силами, то сэкономим около двух тысяч рейхсмарок. Это прекрасно. Отныне мы играем «Эгмонта» собственными силами. И в это решение, герр фон Ридель, вы внесли свою лепту. – Интендант пожал ему руку.

Эрих вышел из кабинета в приподнятом настроении. Такого исхода он никак не ожидал. Тем лучше. Похоже, его сумели оценить по достоинству. Наверняка Альмут постаралась. Он облегченно вздохнул. Что ж, в таком случае плевать на Крумма и придется задержаться в Дюссельдорфе. Он отыграет комедию, поучаствует еще в ряде постановок. Но об «Эгмонте» не может быть и речи. Он в самом деле пережил шок. После завершения театрального сезона вернется в родной Франкфурт. Он уже соскучился по дому. К тому времени театр как раз отремонтируют.

Накануне Рождества и предстоящего нового 1941 года в Дюссельдорфе на берегу Рейна в парке Хофгартен открылась праздничная ярмарка. Там расположились разномастные киоски, ларьки, балаганы, в которых продавали всякую всячину, установили аттракционы, тут же раскинул свой шатер бродячий цирк. Альмут вытащила Эриха из подвальчика. Они гуляли по набережной, переходили от одной палатки к другой. Ели сладкий картофель, пили глинтвейн, бросали мячики в пирамиды из пустых консервных банок, крутились на каруселях. Громкие зазывалы и клоуны всех мастей приглашали в свои расписные шатры. Гремела музыка, тянуло дымком от жарившихся сосисок. Они остановились у одного балагана. Настроение у обоих было приподнятое, водевиль они отыграли с блеском. Публика принимала их «на ура», требовала выхода еще и еще раз. Теперь можно было развлечься и самим артистам.

– Глубокоуважаемые граждане, почтеннейшая публика! Дамы и господа! Meine Damen und Herren! Подходите! Подходите ближе! У нас вы увидите чудо искусства! Я назову вам лишь одно имя! Это Глория с Монмартра – мировая знаменитость Парижа! Глория покажет вам новый танец, танец красоты! Лишь тончайшая фата скрывает ее женские прелести, а они, видит Бог, достались ей от породистых родителей, что может подтвердить и герр начальник полиции Дюссельдорфа, который милостиво разрешил представление. Нравственность соблюдена! На представление приглашаются только взрослые мужчины. Дамы только в сопровождении кавалеров…

На ступенях перед соседним балаганчиком размалеванный клоун с красным носом и торчащими рыжими волосами крутился колесом и ухитрялся при этом кричать:

– Господа! Господа! Meine Damen und Herren! К нам! К нам! К нам! Я представляю вам Джека Бурелома, сильнейшего человека