а походка и стать – католический колледж. Должно быть, не планировала искать свое счастье на панели. Но что делать? Се ля ви.

А вот эта дама, сразу видно, в полном порядке. С Ольгой Хохловой, дочерью полковника Русской императорской армии, его как-то вскользь познакомил министр. Сначала танцевала в балете Дягилева, потом удачно вышла замуж. Теперь она мадам Пикассо, у нее большой дом в центре Парижа. На лице Ольги гуляет довольная улыбка, и есть отчего. Позади бонна ведет за руку маленького мальчика. Сын – значит, наследник модного и небедного художника.

На скамейку устало опустился молодой человек. Должно быть, собирал милостыню у церкви. В обносках угадывается мундир корнета. Семеновский полк, кажется. Русский. Бежал из России в чем был. Теперь нищенствует, но шею держит все еще гордо, да и выправка осталась. Жаль, ненадолго.

Что Анна здесь делает? Почему с ней Артур Гризо? Какое отношение она может иметь к жандармскому офицеру?

Он выбросил окурок и сразу закурил снова. Возвращаться в зал сейчас – значит наверняка выдать себя.

Вторая сигарета закончилась быстрее первой. Во рту было сухо и горько.

Зачем она надела гребень? Чтобы он увидел его? Но как она могла знать? А, впрочем, Гризо в курсе, что он в Париже и часто бывает в этом кафе.

Это понятно. Но все же… зачем?

Ему хотелось вернуться и пройти мимо нее. Вместо этого он достал новую сигарету и стал ждать.

Гризо наверняка понял, что он их заметил, поэтому рассиживаться не станет. Наоборот, уведет Анну как можно скорее.

Кама взглянул на часы. Он будет ждать ровно десять минут.

Они прошли мимо окна, когда он прикуривал пятую сигарету. Анна шла, не глядя по сторонам, Гризо поддерживал ее под руку и что-то говорил, улыбаясь. Значит, доволен результатом.

Кама подошел к стеклу. Из-за ветлы, которую в России называют плакучей ивой, вышел Яков. Значит, тоже заметил. Кама указал глазами на удаляющуюся пару. Яков двинулся следом.

Скоро он будет знать все.

Егер неторопливо вернулся в зал и махнул рукой, подзывая гарсона.

– Мне пришла в голову мысль съесть чего-нибудь сладкого, – лениво-капризным тоном произнес Кама. – Что сегодня удалось повару больше всего?

Гарсон с готовностью стал перечислять виды десертов, уверяя, что каждый – родился секунду назад и создан для истинных знатоков.

Кама, который сладкого не ел вовсе, выбрал шодо, приготовленный на шампанском, и шоколадный мусс.

Десерты прибыли через минуту. Кама приказал принести шерри и начал с мусса.

Сладкое успокаивает, говорят. Самое время проверить.

Отведав десерты и чувствуя, что от приторного начинает мутить, Кама расплатился и покинул заведение.

Он заставил себя пройтись вдоль Сены, рассматривая книги и картины, выставленные на лотках и стойках. Среди малоинтересных он заметил нечто знакомое. Однажды в Москве – кажется, это было в двадцать первом году, как раз накануне той поездки в Петроград, – он попал в Еврейский национальный театр и был потрясен оформлением помещений. Это было что-то немыслимое: семь панно, на которых вперемешку изображены актеры театра, планеты, еврейские символы, козы, петухи и еще какие-то странные зеленые животные – целый мир, казавшийся хаотичным, но являвший некую чудесную гармонию. Звали необычного художника Марк Шагал. И вот совершенно неожиданно в центре Парижа на развале стоят картины, написанные в той же ни на кого не похожей манере.

Заметив его заинтересованность, продавец указал на небольшой графический рисунок:

– Это русский художник, но теперь он живет в Париже. Пользуйтесь случаем – купите его работы. Очень скоро они будут стоить миллионы.

Кама приобрел набросок под названием «Церковь в Шамбон» и вдруг ощутил, что успокоился. Час спустя он вернулся в отель и заказал в номер чай и сигареты.

Яков наверняка уже ждет его в маленькой квартирке в девятнадцатом округе, но туда Кама придет только глубокой ночью.

Он знал, что не сможет уснуть, но отключился, лишь коснувшись головой подушки.

И это было тем, что французы называют inimaginable. В другое время он сам удивился бы. Непостижимое – как раз то, что при его профессии весьма опасно. Ничего спонтанного, необъяснимого и не просчитанного в работе быть не должно.

В его жизни непостижимое случилось с ним лишь однажды. Это было в двадцать первом году. В России.

Звалось это непостижимое Анной.

Через три часа он постучал в дверь убогого домика на окраине.

Яков открыл и посмотрел вопросительно.

– Я ничего не знаю об этом, – ответил Кама, проходя внутрь.

– «Regina», номер сорок восемь. Окна на Лувр.

– Она остановилась на площади Пирамид? Значит, прибыла не тайно и не инкогнито.

– Мадам Симон.

– Она зарегистрирована под этим именем?

– Это фамилия мужа. Жан-Поль Симон. Врач. Работает в Ленинграде.

Наверное, Кама не сумел справиться с лицом, поэтому Яков добавил:

– Она приехала одна, – и поднес зажигалку в ожидании, когда Кама сунет в рот сигарету.

Закурив, он сразу почувствовал, что привычное состояние души и тела восстановилось.

– Бурбон? – спросил Яков, открывая буфет.

– Коньяк.

– Арманьяк.

– Все равно.

Итак, Анна вышла замуж. Теперь она во Франции, но почему-то одна. Цель поездки неизвестна, но она воткнула в волосы гребень Матильды. К тому же с нею был офицер жандармерии. И как это понять?

Яков, внимательно наблюдавший за ним, принес стул и сел напротив.

– Гризо нарочно привел ее туда, – ответил Кама на незаданный вопрос.

– Ей нужна помощь.

– Если она ведет расследование, ей нужен Гризо, а не я. Если это личное, то…

Не могла она приехать, чтобы найти его. Такая мысль мелькнула, но теперь, когда он узнал, что она замужем…

– Ей нужна помощь, – упрямо повторил Яков.

Из маленькой спальни вышел Джокер и улегся у ног Якова. Каков мерзавец! К нему даже не подошел!

– Обижается, – пояснил Яков.

– Обижается он, – проворчал Кама и, нагнувшись, погладил собаку. Джокер даже головы не поднял, но правое ухо дрогнуло. «Извинение принято», – догадался Егер.

– Что еще узнал?

– Приехала вчера. Гризо уже ждал в отеле.

– То есть о встрече они договорились заранее.

– Сегодня утром побывала в госпитале Ларибуазьер. Пациент Мартен-Пьер Симон. Отец мужа.

– Он болен?

– При смерти.

– Почему приехала она, а не сын? Не выпустили?

Не отвечая, Яков продолжил:

– Пробыла там полдня, потом за ней заехал Гризо. В отеле пробыла час. Гризо ждал в баре. Оттуда повез ее в ресторан.

Кама взглянул на него с некоторой долей восхищения. Если учесть, что все это случилось до того, как они узнали о появлении Анны, способность Якова добывать информацию граничила с колдовством.

– Где она сейчас?

– Многие обстоятельства еще не выяснены.

– Где?

– Не следует встречаться с ней сейчас.

– Она в отеле?

– Это может быть опасным.

– Ты сам сказал – ей нужна помощь.

– Мне нужно еще полдня.

– Она привезла гребень. Значит, я ей нужен.

Больше Яков ничего говорить не стал. Поднялся и ушел в спальню. Это означало только одно – крайнюю степень несогласия. Практически бунт.

Егер и сам все прекрасно понимал. Его работа требовала выверенности каждого шага. Малейшая оплошность, и провал неминуем.

Кама потушил сигарету, встал и молча пошел к выходу.

Уже открыв дверь, он вдруг почувствовал легкое касание. Джокер неслышно подошел сзади и ткнулся мордой в ногу.

– Мы справимся, – сказал он псу и вышел.

Это было как во сне.

Он поднялся на третий этаж и постучал в сорок восьмой номер.

Она отворила через мгновение, словно стояла под дверью.