просить тебя оставить девочку у себя.

Она выронила чайную ложку. Та упала прямо на колени, испачкав платье кофейными каплями, но Ида не заметила.

– Что? Ты с ума сошел, кузен! С какой стати?

Отодвинув тарелку с салатом, Вольдемар вскочил со стула и бросился перед ней на колени.

– Идуся, умоляю! Всего на две недели! Я найму няню и все оплачу! Девочке просто нужен кров! Я должен позаботиться о том, чтобы ребенок находился в безопасности, пока длится лечение!

Хватаясь за нее, он дернул за подол. Ложка со звоном упала на пол. Ида ошарашенно смотрела на Вольдемара, пытаясь понять, что происходит.

Совершенно очевидно, что она последний человек в мире, которому можно оставить маленького ребенка!

– Что за глупость ты придумал, Вольдемар! Это невозможно!

– Но почему? У тебя огромный дом! Мари станет вести себя тихо и никому не помешает! Она даже не будет попадаться тебе на глаза! Я прикажу няньке, чтобы следила за ней и не позволяла докучать тебе и твоим гостям!

Ида смотрела оторопело.

– Мы же не чужие друг другу!

Эти слова неожиданно привели ее в чувство.

– Нет, Вольдемар! Мы с тобой совершенно чужие люди! И это никогда, слышишь, никогда не изменится! Я не оставлю у себя ребенка! Поражаюсь, как родному деду могла прийти в голову такая мысль! Это в самом деле твоя внучка?

Почему-то ей казалось, что вопрос заставит Горовица смутиться, но не угадала.

– Я люблю Мари больше жизни! Именно поэтому не мог оставить ее одну в советской России!

– Почему? Разве у тебя нет семьи? Жены?

Вольдемар встал, не забыв отряхнуть колени.

– Мой родители, как тебе известно, давно в могиле. Мать девочки умерла вместе с мужем от тифа два года назад. Мой сын убит. Моя жена почти сошла с ума от горя. Да, кузина. Мне некому доверить ребенка.

Ида глядела на него во все глаза. Неужели он говорит искренне?

Мари что-то прошептала. Ида повернулась к ней.

– Что ты сказала, детка?

– Хочу к маме, – тихо повторила девочка по-русски.

– Мари до сих пор скучает по покойнице. Они с матерью были очень близки.

В глазах у Вольдемара стояли слезы.

И Ида поверила.

– Хорошо. Я подумаю. Только не торопи с ответом. Сам понимаешь, для меня это непростое решение.

Ей показалось, что в его глазах мелькнуло странное выражение. Нечто похожее на удовлетворение от удачно проведенной сделки. Или удачного спектакля. Но она отогнала от себя эту мысль.

Мысль убежала, но, к счастью, недалеко. Буквально на следующий день, не дожидаясь ее согласия, Горовиц исчез и вернулся лишь к вечеру. Мишель пришлось заниматься девочкой, однако получалось у нее плохо. Результаты не заставили себя ждать. Бегая по дому, Мари разбила бесценную китайскую вазу, опрокинула жардиньерку со стоявшей на ней бутылкой вина и разорвала свое платье, зацепившись за ручку двери.

И тут выяснилось, что переодеть ребенка не во что. Никаких детских вещей Вольдемар не привез. Об этом шепотом сообщила Мишель, попутно высказав предположение, что вещи где-нибудь в другом месте или украдены.

Нараставшее целый день раздражение Ида собиралась, не сдерживаясь, обрушить на голову Вольдемара, но тот, вернувшись, привез целый чемодан детских вещей и не только.

Иде были презентованы букет роз и дорогое вино к ужину. Покаянно прижимая к груди руки, Вольдемар признался: вещи сразу не привез, потому что не был уверен, примет ли она родственников.

– Прости, Идуся. Я сомневался, поэтому оставил чемоданы в отеле. Хотя это объяснимо, не так ли?

– Ты говорил, что твоя внучка – тихий ребенок.

– О да! Мари – просто ангел!

– Неужели? Должно быть, ты плохо ее знаешь, – усмехнулась Ида и заметила, что Вольдемар занервничал.

– Она что-то натворила? Наверное, просто чувствует себя некомфортно на новом месте. Но это пройдет, уверяю тебя. Через пару дней…

– Я еще не сказала, что разрешу оставить ребенка, – бросила она и, не дав возразить, оставила его в одиночестве, не позвав к ужину и не взяв принесенное им вино.

Привыкшая к подчинению окружающих, Ида не предполагала, что кузен наберется наглости последовать за ней.

И снова ошиблась.

Приказав подать ужин в будуар, она привычно улеглась на кушетку в ожидании прихода Мишель и вдруг услышала:

– Я взял на себя смелость присоединиться к тебе за ужином.

Ошарашенная Ида молча уставилась на Вольдемара, возникшего перед ней с подносом, уставленным тарелками.

– Согласись, вдвоем будет веселее. Тем более нам есть о чем поговорить.

Первый раз в жизни она, Ида Рубинштейн, не нашлась что ответить.

А Горовиц, вдохновленный ее молчанием, заливался соловьем:

– Уверен, дорогая Идуся: вечер будет прекрасным. Поверь, я смогу тебя развлечь и даже удивить.

«Уже удивил», – подумала она, но снова промолчала.

Вольдемар становился докукой. Если так пойдет и дальше, насколько ее хватит?

Ей уже начинало казаться, что она готова оставить ребенка. Только если Вольдемар как можно скорее уберется прочь.

Между тем кузен, привольно расположившись на тахте, продолжал говорить, попивая винцо и засовывая в рот огромные куски малинового пирога.

Кстати, откуда он взялся? Она не просила никаких пирогов.

– Тебе нужно чуть-чуть поправиться, – авторитетно заявил Вольдемар, когда она задала ему вопрос. – Я заказал твоему повару пирог. Вот увидишь: станешь еще красивее.

Ида почувствовала, что еще минута, и она прикажет выкинуть муженька за ворота. А еще лучше – скормить Гарольду.

Чтобы отвлечься от кровожадных мыслей, она поинтересовалась, где сейчас Мари.

– Ты уже начинаешь о ней беспокоиться, – с видимым удовольствием констатировал Вольдемар. – Это так приятно. Возможно, девочка растопила твое сердце, и ты разрешишь…

– Я же просила: не торопи меня.

– Конечно, конечно, – спохватился Горовиц и, поднявшись, налил ей вина.

Догадался наконец поухаживать. А то ведет себя, как… А, собственно, почему она позволяет этому мужлану так себя вести? Родственные чувства? Ерунда! Жалость? С чего бы это. Тогда что?

Ида отпила из бокала и вдруг поняла. Во всем – внезапном появлении забытого мужа, его беспардонном поведении, а главное, в том, что он привел с собой Мари, – есть какая-то загадка. И ей ужасно хочется ее разгадать. Всем своим нутром она чувствует: за этой водевильной ситуацией стоит нечто серьезное, может быть, даже опасное.

Ида испытующе поглядела на жующего кузена.

Может ли этот человек быть опасным?

И что, если да?

Утром, помогая хозяйке уложить волосы, Мишель сказала:

– Сразу видно: месье любит ребенка. Целый чемодан вещей и все новые. Даже бирки не срезаны. Некоторые, правда, не подходят по размеру. Но что взять с дедушки?

– Вся одежда новая?

– Да, мадам. Я была немного удивлена. В чем же девочка ходила раньше? Месье сказал, что они в Париже уже неделю.

Ида взглянула на безмятежное лицо горничной.

– Возможно, месье Горовиц постеснялся привозить сюда старые вещи.

– О, вы правы, мадам! Девочка явно нуждалась в обновлении гардероба. Я даже пожалела бедняжку! У нее такие старые ботинки и платье! Теперь она будет выглядеть нарядно! Они долго будут гостить у нас?

Как ни странно, Мишель явно была рада появлению в доме ребенка. Должно быть, материнский инстинкт проснулся.

– Месье Горовиц собирался нанять няню.

– Но я смогу гулять с Мари, если они еще побудут здесь?

– Сможешь. Если Гарольд не будет против.

Мишель улыбнулась.

– Мы с ним привыкли друг к другу. И я знаю, как обращаться с кошками. Главное – не заходить на их территорию. Все готово, мадам.

Ида оглядела себя в зеркало.

– Мари что-нибудь рассказывала тебе?

– Она не говорит по-французски, мадам.