история для потенциальных поборников «простого» международного языка! Для здравого рассуждения в таких областях нам необходимо грамотное исследование языков мира.

IV

А теперь, заглянув в отдаленное будущее, можно, пожалуй, позволить себе более масштабный взгляд: взглянуть на предмет лингвистики и его влияние на мышление с точки зрения всего человеческого рода. Для этого мы не побоимся начать с трюизма. Человек отличается от других животных наличием языка и высоким уровнем развития мышления. Насколько мы можем представить себе его будущее, настолько мы должны представлять его с точки зрения умственного роста. Вполне очевидно, что дальнейшее развитие мышления имеет для человека первостепенное значение. Быть может, оно даже определит продолжительность существования человеческого вида на планете Земля или во Вселенной. Возможности, открывающиеся перед мышлением, – это возможности распознавания отношений и открытия методов работы с отношениями на умственном или интеллектуальном уровне, которые, в свою очередь, приведут ко все более широким и глубоко значимым системам отношений. Эти возможности неизбежно связаны с системами языкового выражения. История их эволюции в человеке есть история его языкового развития, длительного становления тысяч самых разных систем различения, выбора, организации и оперирования отношениями. О ранних стадиях этого процесса, о действительно примитивных корнях языка мы ничего не знаем. Что мы, по крайней мере, в состоянии оценить – плоды этой эволюции в том виде, в каком они существуют в наши дни. Пока имеются лишь начатки мировой языковой таксономии такого рода. В своих уличных обобщениях о грамматике и смежных с ней областях логики и психологии мышления мы так же наивны, как ботаники до Линнея. У нас пока нет ничего подобного описанию существующих языковых видов (если воспользоваться биологической метафорой).

К счастью для биологии, всемирная систематическая таксономия предшествовала историко-эволюционному подходу и заложила его фундамент. В лингвистике, как и в других исследованиях культуры, мы имеем, увы, обратную ситуацию. Эволюционная концепция, навязанная современному человеку, пока его представления о языке и мышлении зиждились на знании лишь нескольких из сотен существующих самых разнообразных языковых типов, способствовала зашоренности, лингвистическим предрассудкам и величайшей спеси, мол, его тип мышления и те несколько европейских языков, на которых он основан, представляют собой кульминацию и венец эволюции языка! Это все равно, как если бы долиннеевский ботаник, пытающийся понять идею эволюции, предположил, что наши пшеница и овес представляют собой более высокую ступень эволюции, чем звездочник, произрастающий лишь в нескольких местах в Гималаях. С точки зрения современной биологии именно последний имеет больше прав на высокое положение в эволюционной иерархии, а пшеница обязана своим повсеместным распространением и популярностью лишь экономическим и историческим заслугам человека.

Выдающееся положение наших европейских языков и привычек мышления объясняется точно так же. Относительно немногочисленные языки культур, достигших высот современной цивилизации, готовы охватить весь земной шар и привести к вымиранию сотен разнообразных экзотических языковых видов, но мы не должны делать вид, что они несут в себе какое-то превосходство. Напротив, достаточно изучить дописьменные языки, особенно американские, чтобы понять, насколько более точной и продуманной является система отношений во многих из них, чем в нашем. В сравнении со многими американскими языками формальная систематизация идей в английском, немецком, французском или итальянском выглядит бедной и убогой. Почему бы, например, нам, подобно хопи, не использовать другой способ выразить отношение канала ощущения (видения) к результату в сознании, как между «я вижу, что оно красное» и «я вижу, что оно новое»? Мы объединяем эти два совершенно разных типа отношений в смутную связь, выраженную словом «что», тогда как хопи указывают, что в первом случае зрение представляет ощущение красного, а во втором – что зрение представляет неопределенное свидетельство, на основании которого делается вывод о новизне. Если мы изменим форму на «я слышу, что оно красное» или «я слышу, что оно новое», то мы, европейцы, по-прежнему будем придерживаться нашего колченогого «что», но тут хопи уже не делают различий между красным и новым, поскольку в любом случае значимым представлением для сознания является словесный отчет, а не ощущение как таковое или инференциальное свидетельство. Демонстрирует ли язык хопи здесь более высокий уровень мышления, более рациональный анализ ситуаций, чем наш хваленый английский? Разумеется да. В этой и других областях английский язык по сравнению с языком хопи все равно что дубина в сравнении с рапирой. Нам даже приходится некоторое время думать и ломать голову над этим вопросом или объяснять его, прежде чем мы сможем увидеть разницу в отношениях, выраженных that (что) в приведенных выше примерах, в то время как хопи различают эти отношения с легкостью, поскольку формы речи их к этому приучили.

Грамматические категории

Опубликовано в: Language. 1945. Vol. 21. P. 1–11. Согласно примечанию редактора, «…эта статья была написана в конце 1937 года по просьбе Франца Боаса, в то время работавшего в Международном журнале Американской лингвистики (Int. J. Amer. Linguistics). Рукопись была найдена в собрании документов Боаса Ч.Ф. Вёгелиным и З.С. Харрисом».

Джон Б. Кэрролл

Вполне естественное стремление использовать при описании языков, не относящихся к индоевропейским, заимствованные из традиционных грамматик понятия «глагол», «существительное», «прилагательное», «страдательный залог» порой чревато недоразумениями. В то же время необходимо дать такое определение этим терминам, которое позволило бы нам использовать их преимущества и, по возможности, научно и последовательно применять их к экзотическим языкам. Для этого необходимо пересмотреть типы грамматических категорий с учетом более широкого спектра языковых явлений, наметить более или менее новые понятия и внести необходимые дополнения в терминосистему. Все это, между прочим, относится pari passu к английскому языку, который едва ли не меньше, чем некоторые языки американских индейцев, выбивается из общего ряда индоевропейских языков [59].

В традиционных грамматиках американских языков, основанных на классических принципах, прослеживается тенденция к рассмотрению только морфем, с помощью которых маркируются многие грамматические формы. При этом упускаются из виду различные классы слов, которые маркируются не морфемными метками, а типами моделирования: например, систематическим избеганием определенных морфем, лексическим отбором, порядком слов, в общем, привязкой к определенным языковым конфигурациям. В начале изучения языка следует избегать «функциональных» определений, например, что слово определенного класса, скажем «существительное», – это «слово, которое делает то-то и то-то», если это единственный критерий различия; ведь представлений о том, что «делает» данное слово в незнакомом языке, может быть столько же, сколько самих языков, лингвистических теорий и философских позиций. Категории, изучаемые в грамматике, – это категории, распознаваемые через факты конфигурационного рода, и эти факты одинаковы для всех наблюдателей. Однако я не разделяю того