it up, cover it up, eat it up, twist it up, open it up) может быть применена к любому глаголу из одного или двух слогов с ранним ударом, за исключением глаголов, относящихся к четырем особым криптотипам. Один из них – криптотип рассеивания без границ, поэтому не говорят spread it up, waste it up, spend it up, scatter it up, drain it up, filter it up. Другой – криптотип колебания без возбуждения частей; не говорят rock up a cradle, wave up a flag, wiggle up a finger, nod up one’s head. Третий – криптотип недлительного воздействия, включающий также психологическую реакцию: убить, бороться и т. д. Поэтому мы не говорим whack it up, tap it up, stab it up, slam it up, wrestle him up, hate him up. Четвертый – глаголы направленного движения move, lift, pull, push, put и т. д., с которыми up имеет направленный смысл вверх или производные смыслы, хотя этот смысл может противоречить глаголу и создавать эффект абсурда, как, например, drip it up. За рамками этого набора криптотипов up может свободно употребляться с переходными глаголами в дополняюще-интенсивном значении.

Другим криптотипом в английском является маркировка противоположного значения переходных глаголов со значением покрывать, огораживать, прикреплять к поверхности приставкой un-. Поэтому мы говорим uncover, uncoil, undress, unfasten, unfold, unlock, unroll, untangle, untie, unwind, но не говорим unbreak, undry, unhang, unheat, unlift, unmelt, unopen, unpress, unspill. За исключением нескольких слов, в основном уже устаревших, например unsay, unthink, unmake, употребление un- в качестве реверсивного префикса в настоящих глаголах совпадает с центростремительным значением огораживания и прикрепления. В языке нет ни одного слова, которое могло бы подсказать нам этот смысл или в которое мы могли бы его вложить; следовательно, этот смысл неуловим, неосязаем, что характерно для криптотипических значений. Тем не менее эта бесформенная идея очерчивает вполне определенный класс слов и грамматических форм, и ее можно вычленить из плоскости мыслительных образований и постичь полуинтуитивным путем. Для этого достаточно вдуматься в смысл криптотипа, например, типичных глаголов, в которых есть un-, или воспользоваться методами свободной аналогии, сходными с методом свободных ассоциаций Фрейда и Юнга. Таким образом, я могу представить себе только что придуманный глагол flimmick. Если flimmick означает, скажем, привязывать жестяную банку, то он попадает в криптотип, и я смогу сказать, например, he unflimmicked the dog (он отвязал собаку). Но если оно означает разобрать, то ни у кого не возникнет стремления к образованию формы unflimmick, означающей собрать. Такая форма будет казаться странной и неприемлемой. Точно так же знание этого криптотипа до приживления новых слов camouflage (скрыть) и wangle (раздобыть) позволило бы нам предсказать, что un- будет использоваться только с первым словом.

В отличие от криптотипа предлагается также понятие «фенотип», языковую категорию с четко выраженным классовым значением и сопровождающим его формальным знаком или морфемой, т. е. фенотип – это классическая морфологическая категория. Фенотипами являются значения up и un-, а также различные времена, виды, залоги, наклонения и другие маркированные формы, которые описаны во всех грамматиках. Грамматические исследования до настоящего времени были связаны в основном с изучением фенотипов. Определенного рода философия грамматики исходит из того, что языковой смысл должен заключаться исключительно в них. Антропологу же такая грамматика не подходит, так же как и этнология, описывающая только положительное поведение и игнорирующая структуры табу и избегания. Можно показать, что, по крайней мере, в некоторых языках значение происходит от взаимодействия фенотипов и криптотипов, а не только от фенотипов.

Таким образом, в языке хопи употребление форм вида и времени часто регулируется криптотипами. Они определяют, например, способ выражения начала действия или состояния – английскую форму begins to do или begins to be. Во-первых, в зависимости от того, активен или неактивен глагол (пассивен или статичен), используется разная форма (фенотип), и это криптотипическое различие, поскольку формальный аппарат грамматики хопи не устанавливает никакого противопоставления «активный – неактивный». Более того, в хопи активным считается в, на, над и другие маркеры пространственных отношений, а неактивным – красный, длинный, маленький, красивый. Каузальные и некаузальные связи здесь кажутся более подходящими терминами, чем активные и пассивные. Далее, если глагол активный, то фенотип начала зависит от того, какой из трех активных криптотипов задействован. С большинством глаголов можно использовать либо начинательный вид, либо будущее время. Анализ показывает, что хопи рассматривают субъект этих глаголов как работающий в действии и через действие в процессе динамического приспособления. Субъект постепенно приспосабливается к действию и на протяжении всего действия поддерживает это приспособление либо для развития, либо для стабилизации и продолжения действия. Хопи включают сюда [55] сон, смерть, смех, еду, а также большинство органических функций и большинство таких операций, как, например, резать, сгибать, накрывать, класть и тысячи других. Второй криптотип использует для выражения начала только будущее время и включает глаголы прямолинейного равномерного движения: бежать, убегать, идти, приходить, находиться в каком-либо месте или в каком-либо пространственном отношении, открывать, закрывать и некоторые другие. Анализ показывает, что здесь субъект классифицируется как мгновенно принимающий полноценный новый статус, а не как динамично работающий в процессе и через процесс. Третий криптотип выражает начало через проективный вид, фенотип, который в другом значении означает «совершает с движением вперед». Данный криптотип подразумевает, что субъект захватывается и ассимилируется полем воздействия, как бы увлекается им; он состоит из гравитационных и движуще-инерционных явлений: падение, кувыркание, рассыпание, прыгание, вращение, а также, как это ни странно, выход и вход. Согласно логике языка хопи человек, собирающийся войти в дом или выйти на улицу, начинает действие и отдается новому воздействию, как тот, кто падает или прыгает.

Антропологам, которые, возможно, привыкли считать лингвистику всего лишь узкоспециализированным, скучным ящичком в столе ученого, необходимо четко уяснить, что лингвистика есть, по сути, поиск того, что такое значение. Стороннему наблюдателю может показаться, что языковед занимается лишь праздной записью звуковых различий, выполнением фонетической гимнастики и написанием сложных грамматик, которые читают только специалисты. Но ведь его реальная задача заключается в том, чтобы озарить непроглядную тьму языка, а тем самым и образ мыслей, культуру и взгляды на жизнь данного коллектива, озарить светом «золотого нечто», как, я слышал, называют преобразующий гений значения. Как я пытался показать, это означает гораздо больше, чем просто научиться говорить и понимать язык в том виде, в каком его понимает преподаватель-практик. Исследователь культуры должен придерживаться идеала лингвистики как эвристического подхода к проблемам психологии, которого до сих пор он, возможно, избегал, – того стекла, сквозь которое, при правильной