Никто не любит инквизицию. Если явится дознаватель от конгрегации, вопросы обязательно будут ко всем, не только к ней, Анар. А она – Драгул. Род будет оповещен в обязательном порядке. Они тоже кого-нибудь пришлют и узнают, куда именно пропала тайная пассия старейшины Фалмари.

Выходит, дело уже даже не в возможном обвинении в убийстве детей пришлой хладной, опрометчиво принятой в уважаемую ирийскую семью Ракитиных.

Значит нужно помочь. Сделать так, чтобы они обязательно решили все сами. На месте. Случается, что и приличным хладнам, принятым в уважаемую ирийскую семью, срывает крышу.

– Это я, – сказала Анар провожавшему ее до дома Ривену.

Рив споткнулся и вряд ли понял, о чем она, потому что точно думал совсем о другом, бродя взглядом по ее лицу и ложбинке груди, видной в расстегнутой на три пуговицы рубашке. Анар повторила:

– Это я сделала. А девочку не тронула, потому что учила ее. Жалко стало. Наверное. Или не услышала, когда бугай Гриз на нее свалился. Именно так и скажешь, понял?

– Анар, – Рив побледнел, его рука тисками обхватила плечо, но за спиной уже была калитка, а Анар много чем отличалась от обычных женщин. Хотя бы тем, что была ничуть не слабее мужчины.

– Я… не верю, – выдавил Ривен, пытаясь убедить лишь самого себя, потому что его тело уже его выдало, щедро приправив сладкую кровь страхом.

Анар стремительно перехватила инициативу, заворачивая руку любовника ему же за спину, а другой сгребла за подбородок. Заставила выгнуться спиной еще сильнее, оцарапала шею клыками, медленно слизала с влажной кожи проступившие алые капли, слушая, как бешено разошлось сердце. Не перестараться бы.

– Теперь вериш-ш-шь? – прошептала она Риву на ухо и тот кивнул. – А это, чтобы другие поверили.

Оттолкнула, все еще удерживая руку, и в момент, когда кость хрупнула, ударила наотмашь по лицу. Всего-то чуть задела, но раны на лице всегда кровят обильно и выглядят страшнее.

Подмогу все же вызвали. Чтобы ловить дикую, морью, как тут принято говорить.

Дом стерегли, но внутрь сами попасть не могли. Ждали некроманта и изгоняющего, инквизитора из Корре. Анар слышала, как переговаривались за оградой “сторожа”.

Ждать дольше было нельзя.

7

Она вернулась в дом, позвала Вейна. Велела собрать книжки, взять одеяло, еды, нацедила своей крови в пузырек. Не то, что ему нужно, но при альтернативе с крысами – лучше хоть такую.

Сама открыла подвал. Спустилась вместе с ним, устроила гнездо в уголке под лестницей, положила отцовский кинжал на колени, где уже лежала поперек флейта, которую Вейн, нервничая, по привычке сжал руками так, что косточки вот-вот кожу проткнут. Несколько раз показала, как потянуть ленту, чтобы узелок на флейте развязался. Погладила.

Ладонь уютно шуршала по ежику серебристых волос. Хороший цвет. И звук. Домашний. Будто ничего больше нет. Только они вдвоем и хрупкое тепло, что дрожит, как пламя старой масляной лампы.

– Ты... Идёшь забрать их свет, – сказал Вейн, вздрагивая ресницами, серебристыми, почти прозрачными у самого века и темнеющими к кончикам, отчего огромные глаза с искрами звезд казались еще больше.

Сказал. Не спросил.

Но Анар все равно кивнула и ответила:

– Да. Чтобы они не забрали мой. Чтобы они тебя не забрали, потому что мой свет – ты.

– Мама... Я люблю тебя. Очень-очень.

– И я тебя люблю, солнышко. Сиди тихо, как мышка. А лучше поспи. Так быстрее ждать. Спи, свет мой. Помнишь, как мы в прятки играли, а ты уснул в углу за камином? Спи.

Вейн послушно лег и закрыл глаза. Анар коснулась губами виска, еще раз пошуршала по макушке, запоминая звук и впитывая ладонью ощущение. Затем поднялась и прикрыла крышку.

Железное кольцо дрогнуло, погрузилось в пол, очертания крышки смазались, и вот уже и нет никакого спуска в погреб.

“Все верно. Так и нужно. На всякий случай. Пусть так”, – бормотала сама себе Анар, вытряхивая из шкафа одежду в поисках штанов, ведь были же, она точно помнила.

В юбке далеко не убежишь, а нужно далеко. Увести за собой, запутать, чтобы они не поняли, что из загонщиков превратились в добычу, выследить по одному и… отнять свет, чтобы они не отняли свет у нее. Затем вернуться за Вейном и уйти подальше, в Дикие земли.

Но где же бездновы штаны?! Разве что… Ладно, все равно туда собиралась.

Она поднялась наверх и толкнула дверь спальни. Их с Эльви спальни.

– Не из глупой сентиментальности, нет, мне просто нужно взять кое-что из шкафа, – говорила Анар, уже не совсем понимая, кому именно, себе, дому или тому, кто отдал этому дому кусок собственной сути. Тому, с кем делила постель в этой вот комнате, о ком выла волчицей, когда проснулась от того, что постель сделалась ледяной, как шапки хребта. Выла до тех пор, пока голос, что издает горло, и голос, которым болит сердце, не превратились в воронье карканье. Осталось только смотреть на луну, потому что ее свет был такого же цвета, как волосы ее сердца.

Когда волосы Вейна стали такими же, сделалось легче. Жаль отрастать никак не хотели. С темными глазами смотрелось бы изумительно.

Анар прошла в комнату, села на постель. Вспоминала, глядя в полумрак, не смея моргнуть. Все вспоминала. Слез не было.

– Если в тебе действительно часть его души, сохрани, – попросила она дом, когда закончила вспоминать. – Даже если я вдруг задержусь или… не вернусь. Особенно, если я не вернусь. Слышишь? Слышишь меня?! Эльви... Сердце моё... Сохрани. А я сделаю все, чтобы вернуться.

Штаны нашлись быстро.

Предрассветный туман был густой и такой плотный, что прикосновения к лицу казались чьими-то осторожными руками, смахивающими нечаянно пролившуюся воду. Попробуйте сами вровень с краями воду нести и на лестнице не расплескать, а особенно, если нагнуться и сорвать странную лиловую фиалку у дорожки, чтобы в волосы вдеть. Зато на цветах красиво вышло, словно роса.

Он ни разу не дарил ей цветов до того вечера перед тем рассветом. Или украшений. Или платьев. Когда он привез ее в Фалм, он просто приказал принести ей все это. Приказал принести. Не дарил.

Он стал близок с ней в первую же ночь после знакомства. И все было так, словно они знали друг друга много лет. Он – чистый свет, она – тень и тьма. Ничего общего. Анар никогда и мечтать не могла, чтобы… Но