вешалкой гардеробной больно-пребольно. Но «колонии» остались у меня в коллекции навсегда.

К празднику Великого Октября седьмые классы ставили спектакль по мотивам произведения А. Гайдара «Р.В.С.». Меня «пригласили» на роль комиссара с небольшим текстом в качестве основного актера, тоже тощего. Наверное, решили, что худосочность вместе с долговязостью как раз то, что характеризует героя. По переработанному сценическому материалу, мой герой, выползая из шалаша, с перевязанной головой, все же встает и произносит текст – мол, буду сражаться за народ и бить белую вражину до последней капли пролетарской крови. На репетициях играл основной исполнитель роли, а мне, чтобы не волновался лишний раз, позволили текст монолога не проговаривать, а просто угрожающе махать саблей. Во время генералки я тихо сидел в зале. Но получилось как в плохом кинофильме. «Настоящего комиссара» в ночь на премьеру угораздило загреметь с приступом аппендицита в Филатовскую детскую больницу. И неожиданно грянул мой звездный час. Однако от страха за себя ли, за героя на меня нашло такое заикание, что выпуск спектакля встал под вопросом. И тогда режиссер – учитель по литературе Владимир Соколов – предложил, чтобы я пропел свой монолог на любой мотив. Спектакль с поющим комиссаром прошел на ура.

Мне часто приходилось слышать в школьные годы: «Правду говорят, что ты Табачников, который “Давай закурим”?» Пианино, а впоследствии рояль, музыка и великолепная поэзия сопровождали меня на протяжении более двух десятков лет жизни. Мне делал “козу” сам Леонид Утесов, впоследствии мой пациент, а к нам в Большой Гнездниковский переулок приходил певец Марк Бернес, катавший меня на ноге.

И Георгий Отс, изображавший, к моей безграничной радости, летящий самолет, хвалил мамин форшмак. Модест специально для него написал песни «Старая солдатская шинель» на слова Михаила Танича и «Любовь вернется» на слова Владимира Харитонова. Людмила Гурченко пела песни на музыку Модеста в кинофильме «Укротители велосипедов» («Просто я желаю счастья людям», «В летних сумерках» на слова поэта Владимира Лифшица).

Певица Лидия Атманаки. Фото с посвящением М. Табачникову

Одной из любимых исполнительниц Модеста стала Лидия Атманаки, щеголявшая в платьях, сшитых моей мамой. Они познакомились с Моней, отцом, еще до войны в Одесской филармонии, где певица работала. В 1947 году Лидия Атаманаки перебралась в Ленгосэстраду, но продолжала работать и с коллективом Одесской филармонии, и с Модестом во время его сольных концертов.

Обаятельную певицу Гелену Великанову я, путаясь в соплях, в коротких штанишках, лично, но по указанию родителей подвел к поэту Николаю Доризо и познакомил, впоследствии они поженились С тех пор меня величали «свахом».

Певица Анна Гузик. Фото с посвящением М. Табачникову

Модест большое внимание уделял авторским концертам. Ему нравилось живое общение со слушателями, важна была реакция зала. Он серьезно готовился к концертам и гастрольным поездкам, которые в 1950–1960-е годы давали заработать хоть какие-то деньги. С ним выступала Анна (Ханна) Яковлевна Гузик, которая исполняла его еврейские песни на идиш. Аня еще в 1939 году стала лауреатом Всесоюзного конкурса артистов эстрады: изящная, тоненькая, красивая, еще и прекрасно танцевала, называла меня «женихом», писала мне письма, хотя я и не умел еще читать, и хотела стать моей женой… не сложилось…

Перелыгино – Переделкино

Как я стал «мудописом» – мужем дочери писателя

Зимним слякотным вечером, когда грязный и мокрый снег превращается в ненавистную москвичам кашу, мы с другом притащились в гости в кооперативный дом писателей у метро «Аэропорт». Приятель соблазнил меня знакомством с клевой чувихой, у которой всегда собирается веселая компания. И вот уже в коридоре я стягиваю с ног резиновые модные сапоги, надеваемые прямо на туфли, купленные – следите за словами – в Закопане, на лыжном курорте, за границей, в братской Польше, и невольно наблюдая, какое впечатление производит мой прикид. К сожалению, надо признать прямо, никакого. Хозяйка, молодая и симпатичная, с черными как смоль волосами, расчесанными как у д’Артаньяна, в белоснежной кофточке с заморским жабо, заинтересована (или делает вид) лишь тем, чтобы не взволновать домашнее животное, смотрящее на нас голубыми немигающими зенками. Заморское чудо – сиамский кот палевого цвета – выгибает спину, обнажает зубки и этим высказывает, скотина, свое полное неудовольствие вторжением посторонних.

Поздравления на свадьбу от М. Мироновой и А. Менакера

Так начиналось мое знакомство с Ириной Исидоровной Шток, обожавшей своего котяру Кузю. Поэтому она сразу и бесповоротно негативно отнеслась к моим философским высказываниям о том, что клятва Гиппократа не включает в себя какое бы то ни было отношение к кошачьим и мы, медики, должны в первую очередь помогать людям, а не котам. Вот так – то!

Через какие-то сорок четыре года можно с уверенностью констатировать, что брак с владелицей сиамского кота Ириной Шток, пожалуй, оказался самым счастливым и важным моментом во всей моей дальнейшей жизни. Главными качествами Ирины на протяжении всей нашей совместной жизни были и остаются красота и привлекательность, доброта и порядочность, тонкость понимания житейских ситуаций и удивительные качества, необходимые, чтобы быть хорошей мамой, а теперь и бабушкой. Этого вполне достаточно, чтобы сделать меня счастливым человеком.

Улица Павленко, дача № 5

А пока на дворе еще 1970 год, первый год нашей супружества.

Приехав первый раз в поселок писателей Переделкино, называемый недоброжелателями Переиздаткино из-за бесконечных гигантских книжных тиражей и переизданий, возможных в основном только для местных привилегированных жителей, я начал познавать новый для себя мир советской литературы, ее, так сказать, элитной части.

Таких, как я, здесь именовали «мудопис» – сокращение от «мужа дочери писателя», сами дочери носили титулы «допис».

С улицами в поселке тоже всё оказалось неоднозначно: каждая имела свое второе, подпольное название. Прогуливаясь по улице Павленко, посвященные в литературный быт знали, что на самом деле они оказывались на «Неясной поляне», получившей название из-за сочетания живущих на этой улице классиков и сомнительных классиков. Всеволод Иванов – классик, автор «Бронепоезда 14–69», скончавшийся в 1963 году; Константин Федин – живой классик, секретарь СП, кавалер высоких государственных наград. Борис Пастернак, живший здесь до 1960 года, дача которого находилась через одну от нас, – не совсем ясный классик: близок к народу, копается в огороде, выращивая картошку, но, с другой стороны, автор нашумевшего, запрещенного в СССР «Доктора Живаго».

Переделкино. Аллея, ведущая к даче

Улица Тренева, на