которой жили Александр Чаковский, Леонид Леонов, Мариэтта Шагинян, Георгий Марков, любовно звалась «Аллеей мрачных классиков». Улица Лермонтова, где проживал, например, драматург Александр Штейн, имела кодовое название «Евреи на болоте».

Профессор Владимир Успенский, сын драматурга Андрея Успенского, написал: «Мне вспоминается, как в 60-е годы я шел по Переделкино с покойным драматургом Исидором Владимировичем Штоком, человеком живого ума и быстрой реакции. Проходя мимо дачи Федина, в те годы возглавлявшего Союз писателей, я не удержался от неодобрительных слов относительно его творчества. “Ты не прав, – возразил Шток. – Федин – это настоящий русский плохой писатель. А быть настоящим русским плохим писателем – это очень много”. – “Кто же тогда этот? – вскричал я, указывая на одну из неподалеку стоящих дач. “А это вообще не писатель”, – назидательно ответил Шток».

Дача № 5 по улице Павленко, где обитала семья И. Штока, состояла из двух этажей: на первом расположились молодожены преклонного возраста – академик пушкинист Дмитрий Благой и писательница Берта Брайнина. Несмотря на солидный возраст, супружеской парой они стали после семидесяти, и это не мешало знатоку поэзии сообщать каждому встречному, что Б. Я. Брайнина не только талантливый критик, но и «упоительная женщина». Любой желающий, если такие имелись, мог любоваться ее красотами во время ежедневной утренней гимнастики, проводимой ею на открытом воздухе. Выбирая далеко не самые укромные места, практически топлесс, обладательница ярко-рыжих, всегда растрепанных волос и обвислых грудей мотала ими из стороны в сторону при совершении спортивных упражнений. Сам автор двухтомника о произведениях А. С. Пушкина «Душа в заветной лире», в очках с толстенными стеклами и в узнаваемой по всем его фотографиям тюбетейке, под китайским зонтиком мечтательно прогуливался по тропинке, проложенной по дачной территории от гаража до ворот, погруженный, по-видимому, в «заветные думы». Если наступали августовские жаркие дни, то пушкинист оголялся, но не полностью, а только верхнюю часть туловища, на нижней обычно располагались белые заграничные трусы не первой свежести, простите за подробности. Чтобы дополнить местную «пастораль», нужно отметить периодическое появление-выныривание из дальних кустов Юлия Ароновича, бывшего супруга Берты Брайниной, где он, тугой на оба уха, на всю возможную громкость наслаждался прослушиванием радиоприемника «Спидола». Таким образом хриплые от глушилок, враждебные голоса радиостанции «Свобода» становились доступны для всех обитателей нашей улицы. Сам же слушатель, периодически появляясь из своего укрытия, поправляя широкий ремень на штанах, державшийся на уровне сосков груди, или при другом наряде подтяжки, висевшие на нем, как пулеметные ленты на революционном матросе, галантно кланяясь, интересовался, не мешает ли он кому-нибудь!

Другой обитательницей первого этажа являлась Мария Павловна Прилежаева, бывшая учительница, активная женщина, написавшая несколько книг о вожде революции В. Ленине в разные периоды его жизни. Хитом творчества явилось произведение о Володе Ульянове в детские годы. Книги, как легко догадаться, издавались на лучшей бумаге, неоднократно и миллионными тиражами, повествуя о славном мальчонке и его жизни, пока он еще не влез на броневик с пламенной речью, а только еще строил революционные планы.

На втором этаже располагалось наше семейство. Самую маленькую комнату занимал драматург. Ему принадлежали аскетическая кровать и конторка с расстеленным на ней ватманом, прикрепленным кнопками, а также большой письменный стол, на котором нашла свое место пишущая машинка. Конторкой Исидор очень гордился, предпочитая работать стоя. Она перешла по наследству от его близкого друга и старшего товарища драматурга Александра Афиногенова, жившего на нашей даче до своей трагической гибели в 1942 году. Стены кабинета-спальни являли собой картину битвы Исидора с комарами, нещадно атаковавшими скромное жилище в летнее время года, стоило открыть настежь окно при включенной настольной лампе, когда автор, склонившись над бумагами, погружался в мир героев новой пьесы. Во время очередного налета «гадов», когда жужжание и укусы становились нестерпимыми, взяв газету в руки, драматург наносил прицельные удары по противнику, приговаривая «Так будет с каждым!» и оставляя кровавые следы на стенах.

Обычной его домашней одеждой являлась пижама с наброшенным на нее халатом. Волосы тщательно поливались касторовым маслом, и это позволяло надеяться, что облысение не наступит в ближайшие часы. Прогуливаясь по дому, погруженный в творческий процесс, Исидор доходил до кухни и открывал дверь холодильника на предмет короткой инспекции, результатом которой являлось, например, совмещение кусочков нарезанной колбасы с сыром, что называлось «совокупить» продукты питания. Иногда ему хотелось приготовить самому что-нибудь особенное… Таким блюдом могла быть сваренная кость. Ловко расположив ее на нарезной доске, взяв молоток, не забыв надеть фартук жены, он начинал методично ударять по кости, доставая и поедая костный мозг, спрятанный внутри. Шумная процедура, напоминавшая начало артиллерийской подготовки частями регулярной армии, вызывала нездоровый интерес всех окружающих.

Надо отметить некое, мягко говоря, межэтажное неравноправие жильцов дачи № 5. На первом этаже имелись ванны, а на втором только рукомойник – мойдодыр. Если хотелось принять душ, то можно было, встав в детскую ванночку, поливать себя из кружки водой. Процедура занятная и требующая смекалки и ловкости. Не хватает – следует навестить Москву, чтобы помыться в ванне. Когда я поинтересовался, почему им на первом – всё, а нам на втором – ничего, Исидор с грустью объяснил, что он писал, просил, но Литфонд по настоянию нижних жильцов отказал. Мол, нельзя ставить тяжести на пол второго этажа – проломят и упадут на головы живущим на первом. Такая же печаль с телефоном. Им, на первом, – ради бога, говорите и звоните. А параллельный на втором ставить ни-ни. Поэтому если раздавался звонок, то на первом брали трубку и, если просили к телефону Исидора Владимировича (о других не могло быть и речи, они же не члены Союза писателей), то раздавался дверной звонок, и драматург пулей должен был лететь на первый по крутой лестнице.

После настойчивых вопросов о возможной параллельности и установке двух аппаратов выяснилось, что Дмитрий Благой опасается возможности подслушивания его рабочих разговоров верхними жильцами. Стало понятно, что Исидор мог случайно завладеть тайной, связывающей Наталью Николаевну Пушкину с Дантесом и известной только классику литературоведения. Кроме этого, пушкинист покрыл крышу своей веранды, выходившей на солнечную сторону, неокрашенными металлическими листами, поэтому температура в комнате на втором этаже равнялась сорока градусам и не оставляла возможности для существования.

«О времена, о нравы»! Пришлось выйти на тропу войны.

В те славные годы хозяйственной жизнью городка писателей руководил милый и хитрый человек по имени Вартан Тигранович. От выдаваемых им распоряжений зависело если не всё, то многое. Красить или не красить, копать или не копать, чинить или выжидать… Спустя месяц после моего пребывания на вверенной ему территории удалось близко