Однако для экстремальных условий, в которых мы существовали, доктор был незаменимым человеком. Раз восемь на дню к нему обращались по всевозможным поводам. Советы давал он лихо, безапелляционно, не задумываясь. Лечил тоже. Все болезни. Одним универсальным средством. Под названием «перманганат калия». А попросту говоря, марганцовкой.

Отравление? Прочистить желудок слабо-розовым раствором! Рана? Промыть рану раствором поярче. Укус насекомого? Приложить к зудящему месту смоченный в марганцовке тампон! Возникли язвочки во рту? Малинового цвета концентратом полоскать полость рта. А при саднящем горле – и его! Полоскать! Раствором! Марганцовки!

Меня отводило от него довольно долго: ни разу не случилось прибегнуть ни к совету, ни к медицинской помощи даже. И только ближе к концу нашей экспедиции неумолимая судьба всё же столкнула меня с этим самым доктором.

Я сильно простыла и лежала в палатке расстроенная, кашляющая и одинокая. Вся наша команда отправилась по партизанской тропе в ближайшую деревню. На поиски оставшихся в живых партизан. Таково было обязательное предписание парторга консерватории. Пляски – плясками, песни – песнями, а без «галочки» по патриотическому воспитанию студентов-практиков не утверждался ни один поход.

Поэтому вся группа организованно двинулась в неблизкий путь. Мишка тоже ушел, хотя я очень просила его остаться со мной. Но он даже не попытался отпроситься у начальника экспедиции! Дабы «не казаться дезертиром, прикрывающимся благими помыслами». Струсил, одним словом. Побоялся, наверное, неприятностей по комсомольской линии. Или постеснялся продемонстрировать всем свое небезразличие ко мне? В общем, бессовестно меня покинул. Можно сказать, бросил на произвол судьбы.

Кажется, я печально дремала, как вдруг почувствовала сначала осторожное колыхание полога, а через секунду чужеродные руки прямо на своем теле. Вздрогнув, резко проснулась. Доктор Лапонецкий, бесцеремонно забравшийся в палатку, пытался бесшумно расстегнуть «молнию» в верхней части моего спортивного костюма.

– Не волнуйся, Сашка, – успокоил меня проникновенным шепотком, – ты вся вспотела, а это ведет к переохлаждению. Я собираюсь тебя переодеть в сухую одежду.

– Как вы здесь? Все ведь давно ушли!

– Я вернулся только ради тебя! Ну, не мог оставить тяжелобольную без пристального медицинского внимания…

Не скажу, что это меня обрадовало. Наоборот.

– Спасибо, – прохрипела еле-еле, – но я не нуждаюсь в пристальном вашем внимании. Даже медицинском.

– Ошибаешься, зайка, я несу за каждого личную ответственность. Мне необходимо тебя прослушать, нет ли хрипов в легких. Так что без перкуссии и аускультации нам не обойтись!

Медицинская терминология убедила меня обнажить и подставить спину для этой… этих… ну, прослушиваний и простукиваний.

– Так, тут хорошо, теперь повертывайся грудкой…

– Что? Зачем? Это обязательно?

– Я доктор, Саша, давай, не глупи и не стесняйся.

– И не думаю стесняться, – бесстрашно поворачиваюсь, как он просит.

– Так, хорошо, – удовлетворенно шепчет Лапонецкий, прикладывая холодный фонендоскоп к моей груди, – хрипов нет. В легких все чисто. А температурка опять поднимается, температурку мы сейчас будем сбивать, – и достает откуда-то бутылку водки.

– Что, марганцовка закончилась? – вяло иронизирую я.

– Буду тебя растирать. Это – самое лучшее жаропонижающее. Раздевайся, зайка, давай помогу. Все ушли, бросили зайку, один добрый доктор остался, добрый доктор вылечит зайку, зайка будет здоров… Закрой глазки. Не дрожи… Расслабься. Вот так, так… Сейчас нам будет хорошо… очень хорошо…

Не знаю, что со мной случилось. Наверное, в других условиях я бы обязательно отбилась. Здесь это почему-то оказалось невозможным. Или сопротивляться не было сил? Высокая температура? Общая подавленность? Слабость? Обида на того, кто бросил на произвол судьбы? А может, уже и не хотелось сопротивляться?

Думать было некогда. Да и незачем в общем-то. Он все правильно рассчитал. Мое «главное приданое» – тщательно оберегаемая девственность была потеряна мгновенно, окончательно и бесповоротно под напором многоопытного и вездесущего, ушлого доктора Лапонецкого.

– Ты заказала такси? На сколько? Учти, Саша, тебе надо быть в аэропорту за четыре часа. Билеты на твою фамилию будут ждать у стойки Delta, ты ничего не перепутаешь? Лучше запиши. Так, хорошо. Что ты будешь делать сегодня?

– Я должна пристроить ребенка, зайти… кое-куда и собраться. Всё так стремительно, голова кругом!

– «Кое-куда» это, видимо, в парикмахерскую? Не трать на это время. Маникюр, педикюр – сделаем тебе здесь. Вещей много не бери: ничего лишнего! Не стремись меня удивить. Возьми маленькую сумочку. Всё, что понадобится из вещей, я тебе куплю на месте. Прошу, не суетись и не волнуйся. Сложности позади. Надеюсь, ты ничего никому не рассказала?

– Не беспокойся, никому и ничего.

– Как договорилась на работе?

– Меня прикроет подруга. До праздников. Затем все будут гулять почти неделю, так что я уложусь.

– Будем надеяться! Очень будем надеяться…

– Что, прости?

– Будем надеяться, что ты и в жизни так же хороша, какой я тебя узнал в телефонном общении.

– Ты, что ли, сомневаешься?

– Почти нет.

– Что значит – почти? Ты же видел меня на фото! А вот я вообще не представляю твою внешность! И заметь, не боюсь разочароваться!

– Это невозможно, дорогая.

– Вот как? Ты настолько самоуверен?

– Я не самоуверен, Алечка, а уверен на сто процентов, что ты не будешь разочарована. Можешь не переживать.

Выходит, это мне надо изрядно поднатужиться, чтоб не разочаровать «мистера Совершенство»!

Пока собирала «маленькую сумочку», изморилась. Легко сказать – не бери лишнего! Откуда мне знать, что может оказаться необходимым, а что нет? Однозначно понадобятся туфли на каблуках. Грегори дал понять, что только данный вид обуви приемлем для женщины, которая хочет ему понравиться. Я же привыкла к кедам, кроссовкам, шлепанцам – простой и удобной обуви. С каблуками у меня как-то никогда не стыковалось. С ними ведь необходимо носить дамскую одежду. Платья и юбки – как ненавидела с детства, так они и не сумели найти для себя места в моей скромной гардеробной! Только один безупречный наряд красовался на плечиках. Маленький изящный сарафанчик, отливающий серебром, словно бы из змеиной кожи, с черным шелковым жакетом. Это был переданный с оказией подарок Лизы. С напутствием: «стать настоящей леди». К нему имелась пара туфель на вполне приемлемом каблуке – черных, лаковых. Их я, пожалуй, надену в полет, чтоб сразу, с первого мгновения, произвести впечатление. У меня имеется серый пиджачок «букле» в крапинку, который я надеваю по особым случаям, и одна-единственная юбка длиной чуть выше колена. Короче, наряжусь, как при приеме на работу. Это будет грамотная вариация. Так и полечу. Пиджак можно будет снять в самолете, туфли тоже, если ноги устанут, а они точно устанут. За девять-то часов! Плюс – ожидание! Нет, пожалуй, не полечу в туфлях. Возьму их с собой в салон. Чтоб потом выпорхнуть к Григорию на каблучках, легко и непринужденно, а не приковылять вразвалочку на опухших ногах, спотыкаясь от усталости. Обуюсь в свои любимые кожаные полусапожки на плоской подошве, которые мне папа купил в Италии к рождению Димки. Вот что значит – качественная обувь: столько лет прошло, а они мягкие, удобные как в первый день. И выглядят отлично. Жаль только, пятка треснула по кругу и слегка просела на правом сапожке, но кому это видно? И кто вообще-то будет пристально рассматривать чужую обувь?