Мысли Охотницы снова обратились к загадочному спасителю. Вокруг него стремительно сгущалась мрачная атмосфера неразгаданной тайны. Как будто в доказательство этого Охотницу била дрожь. «Опять паранойя, — думала Охотница. — Или все-таки нет».

С женщиной из озера произошло что-то ужасное. Что происходило здесь и сейчас. Снова.

«Держи рот на замке, — думал мальчик. — Молчи». При попытке что-либо сказать изо рта вырывался сип и потоки слюны. Приходилось сплевывать. Оставалось только молчать.

— Что с тобой? Чего замолчал? — спросила Мартина, направляя машину в плотном потоке.

Она усадила мальчика на переднее сиденье и пристегнула. Их лица на мгновение оказались совсем близко. Он чувствовал ее дыхание. От нее пахло чем-то сладким. Это был самый прекрасный миг в его жизни, но ему было бы стыдно в этом признаться.

Она не собиралась мириться с его молчанием.

— Хочешь послушать радио? — спросила Мартина и потянулась к приемнику. Он перехватил ее руку. Музыку он не любил. Каждый раз, когда Микки наведывался к Вере, она включала музыку, чтобы соседи не слышали, что они творят.

— Он испытывает тебя на прочность, — оправдывалась Вера. — Микки хочет, чтобы ты вырос сильным. Настоящим мужчиной, прямо как он.

Но мальчик боялся его как огня, ему надоело учиться смелости через страх. Иной раз он с нежностью вспоминал прежних ухажеров Веры. К счастью, приехала Мартина и забрала его. И спустя месяц, который он провел в больнице, она везла его в детский дом, где жили такие же дети. Но ни волосы, ни зубы у него больше никогда не вырастут. А значит, над его шрамами станут смеяться.

— Мартина, что не так с моим прошлым? — спросил он, прикрывая рот рукой.

Девушка на мгновение взглянула на него и снова перевела взгляд на дорогу.

— Ты это о чем?

— Ты сказала Вере, что, если усыновители узнают о моем прошлом, никто не захочет меня взять. Что с ним не так?

— Ты все неправильно понял, — ответила Мартина, не глядя на него.

До коричневой громады приюта они добрались уже под вечер. Чемодан мальчик не взял — все вещи были на нем. Мартина сказала, ему выдадут все, что нужно.

— Здесь ты будешь в безопасности, — заверила она.

Он понял, что она намекает на Микки. Ему снова удалось уйти. Когда он спросил о Вере, Мартина ответила, что его мама больна и ее теперь будут лечить.

— Слушай, — сказала Мартина, наклоняясь к нему и глядя прямо в глаза. — Не стану тебе врать. Сначала будет нелегко. Но со временем все наладится, и тебе здесь понравится.

Мальчик не понял, что она имеет в виду, не знал, чего ждать, чего бояться. Перед отъездом Мартина наклонилась и поцеловала его в лоб. Вера не сделала этого ни разу в жизни. Потом Мартина ушла.

Все еще чувствуя на лбу влажный отпечаток ее губ, мальчик пошел вслед за монахиней по длинным пустым коридорам. В здании было холодно и пахло супом. Они вошли в большую темную комнату. Повсюду были расставлены кровати, и на каждой — спящий ребенок. Монахиня указала ему свободное место.

— Завтрак в семь, — буркнула она, протягивая ему крохотное полотенце и мыло. — Тщательно умойся и не забудь прочесть молитву, — добавила она и ушла.

Когда ее шаги затихли, он разделся, положил вещи на стул и забрался под одеяло. Закрыв глаза, он постарался как можно скорее заснуть.

Казалось, его новые товарищи тоже погружены в молчаливый сон. Но вдруг послышались тихие звуки, чье-то дыхание, кто-то ворочался на скрипящем пружинами матрасе, шелестел простынями. Звуки нарастали, шепот перешел в ясные голоса. Послышался топот босых ног. Мальчишки окружили его кровать, рассматривая новичка. Не открывая глаз, он чувствовал, что они рядом, за шторками опущенных век улавливал движения теней. Послышались голоса, смешки. Мальчишки обсуждали его бритую голову, его шрамы. Они насмехались над ним.

— У него нет ни волосинки, он похож на червяка.

«Нет, я не червяк, я мальчик», — хотел ответить он, но предпочел делать вид, будто спит, в надежде, что им наскучит его разглядывать. Но все стало только хуже. Кто-то толкнул его, сначала аккуратно, затем сильнее, а потом ущипнул.

— Червяк не спешит просыпаться. Наверное, он умер, — усмехнулся кто-то. На что другой голос ответил ему:

— Сейчас я его разбужу.

Послышался непонятный звук, и теплая струя брызнула ему прямо в лицо. Он почувствовал кислый запах мочи.

— Просыпайся, жирный червяк, — закричал все тот же мальчишка, направляя на него струю. Мальчик продолжал лежать, зажмурившись, но слезы сами хлынули из глаз. Сдержать их не было сил. Плача, он совершил другую ошибку и разжал губы.

— У него рот как у младенца, беззубый.

«Подойди и хорошенько раскрой рот…»

Смех и крики становятся все громче, его захватывает водоворот голосов. Насмешки переходят в шлепки. Его бьют по заднице и по почкам. Кто-то из мучителей наклоняется к нему и истошно орет в самое ухо. Мальчик держится изо всех сил, но понимает, что сейчас оглохнет. Тогда он резко вскакивает и бросается на обидчика. Застигнутый врасплох, тот не успевает защититься. В его глазах читается удивление, которое затем сменяется ужасом, меж тем как лицо напавшего расплывается в беззубой, нечеловеческой и злобной усмешке. Он впивается в лицо обидчика и испытывает неожиданное чувство удовлетворения. Чувство, которое не должен испытывать ни один ребенок.

Ветер расходился в ветвях большой липы под окном и словно играл с льняной скатертью на столе, прячась под ней. Девочка с фиолетовой челкой задирала голову, подставляя щеки ветру. Прежде она не ценила все эти мелочи. Но теперь, оказавшись в инвалидном кресле, у нее было время замечать все вокруг.

Утром отец распорядился, чтобы ее вывезли завтракать в сад, в беседку. Рядом с фонтаном, но подальше от вида на озеро, чтобы не беспокоить ее воспоминаниями о происшествии, как он это называл. Ее мнения никто не спросил. Поэтому она устроилась у накрытого стола, на котором возвышалась корзина с круассанами, разными баночками джема, сладкими гренками, апельсиновым соком и яичницей-болтуньей.

Отец привык все планировать; дома, как и на работе, все было расписано, поэтому его нисколько не волновало, что она терпеть не может яйца.

Даже завтрак был частью представления. Все должно было как можно скорее вернуться в прежнее русло. «Случай на озере подлежал забвению, жизнь продолжалась, нужно было сохранять видимость, будто ничего не произошло», — одновременно насмешливо и торжественно сказала она про себя. Несмотря на свои тринадцать лет, она быстро усвоила правила поведения семьи Роттингер. Для каждого события в доме было свое правило этикета, даже там, где это было совсем неожиданно. Вот почему не стоило удивляться, что случившееся не смогло нарушить привычную жизнь этого дома. Даже на случай непредвиденных обстоятельств вроде «едва не утонувшей дочери» были четкие правила поведения.