Отличное решение. Она не просит денег. Всего лишь какой-то несчастный платок. Казалось, синьора Роттингер задумалась. Дворецкий откашлялся, чтобы привлечь внимание женщин, и выступил вперед.

— В ее вещах не было никакого платка.

Охотница в остолбенении уставилась на мужчину, не зная, верить ли его словам. Может, это была только отговорка, чтобы ее спровадить. Дворецкий обратился к гостье, как будто прочитав ее мысли:

— Все, что нам передали в больнице, так и лежит в пакете. Если хотите, можете посмотреть.

Он повернулся к хозяйке в ожидании ее слова.

Когда та кивнула, он вышел из кабинета. Охотница и хозяйка дома двинулись за ним.

Жалобный скрип ее кроссовок на мраморном полу резко контрастировал с элегантным постукиванием каблуков синьоры Роттингер. Они миновали несколько гостиных, кухонь, как в крупных ресторанах, потом прошли через подсобные помещения и добрались до комнаты, которая служила прачечной.

Пакет с вещами девочки лежал на столе. Охотница подошла и принялась копаться в вещах. Платка нигде не было.

«Быть этого не может». Она не верила своим глазам. Но не могла же она сказать, что видела платок на фотографиях, добытых у полиции! Возникнут вопросы, откуда у гражданского лица доступ к материалам дела, и тогда у Памелы начнутся неприятности.

— При выписке из больницы нам отдали только это, — заверил дворецкий.

Неужели и платок, подобно ногтю, канул в Лету? Казалось, это слишком неправдоподобное совпадение. Однако других объяснений у нее не было.

— Позвольте мне заметить, — добавил дворецкий. — Если этому человеку действительно было что скрывать, он бы не оставил такую весомую улику на пляже.

С этими соображениями сложно было поспорить, и хозяйка дома наконец немного расслабилась. Охотница терялась в догадках, о чем та думает. Ей нечего было бояться, от этой назойливой дамочки можно было избавиться под любым предлогом. Но Охотница вдруг уловила знакомый вопросительный взгляд. Она узнала то же самое выражение, которое ей не раз приходилось видеть у людей на улицах, в общественных местах. Впрочем, Памела ее предупреждала.

— Подождите. Кажется, я вас узнала. Вы ведь…

«Сама подумай, что будет, если человек с твоим прошлым станет копаться в чужом грязном белье…»

— Да, это я, — не смутившись, ответила Охотница. — Я его мать.

Разговор был окончен. Она извинилась и ушла.

Шагая к машине, она сжимала кулаки, чтобы сдержать рвавшуюся наружу злость. Дело провалено, ее унизили. Кроме того, если Роттингеры сообщат в полицию о ее визите, получится, что она подставила Памелу.

Вдруг ей почудилось, что ветром до нее донесло печальную мелодию. Но музыку развеял телефонный звонок: опять набирали с незнакомого номера за счет принимающей стороны. Ей не нужно было смотреть на экран, чтобы понять, кто звонит. Она и так понимала.

«Как всегда вовремя», — подумала она, нажав сброс вызова.

Четверг. Одиннадцать утра. Она прекрасно знала, где его искать. Вряд ли привычки этого человека сильно поменялись.

В самом деле, едва переступив порог знакомого кафе в центре города, она заметила его сразу же. Он сидел в углу, за столиком подальше от всех, недалеко от туалета. Торопящиеся клиенты сновали туда-сюда — они зашли ненадолго, только выпить кофе с круассаном, — а профессора Ринальди никто не замечал, он читал газету и иногда лизал палец, чтобы перелистнуть страницу. Перед ним стояла чашка капучино, куда он незаметно подливал что-то из металлической фляги, которую держал во внешнем кармане коричневого пиджака.

Охотница подошла ближе. Профессор оторвался от новостной повестки и уставился на нее.

— Ты смотри-ка… Кажется, меня раскрыли, — приветливо рассмеялся он.

— Твое расписание уже двадцать лет как не меняется — помнится, по четвергам у тебя окно с одиннадцати до двенадцати, — заметила Охотница, придвигая стул. — Я присяду?

Профессор кивнул, и она села.

Даже с такого расстояния она чувствовала исходящий от него запах алкоголя.

— Все как всегда, — заметила она, кивая на чашку. — Что об этом думают в школе?

— Пока мое состояние не влияет на качество оказываемых услуг и благополучие учеников, начальству не на что жаловаться, — парировал профессор. — Я никого не трогаю, за руль не сажусь, так что я совершенно безобиден.

Да, так оно и было. Профессор Ринальди был самым честным и милым человеком, какого она когда-либо знала. Он преподавал информатику в естественно-научном лицее. Если бы у него закрались подозрения, что его поведение может привести к негативным последствиям для учеников, он бы тут же уволился.

— Не знаю почему, но мне казалось, что уж ты-то как-нибудь справишься, — искренне сказала она.

— Владелицы бара — мои бывшие ученицы, — заметил профессор, желая как будто отстоять свою точку зрения. — Я им немного помог наладить оборудование на складе, разобраться с системой заказов и сделать сайт. Теперь могу спокойно сидеть здесь и листать свою газету. Я не мешаю гостям, так что… — Он не договорил, дав понять, что остальное ее не касается. По крайней мере теперь.

Он почесал заросший щетиной подбородок. Кто знает, сколько профессор уже не брился. Его волосы спутались, на плечах лежала перхоть. На Охотницу нахлынули воспоминания о времени, когда они жили вместе. Она бы никогда не позволила ему выйти на люди в таком виде. Белки ярко-голубых глаз, из-за которых она когда-то в него влюбилась, теперь стали желтоватыми, что говорило о проблемах с печенью.

— Я была не лучшей женой, — призналась она.

— У нас что, утро откровений? Не стоит упиваться чувством вины, тебе это не на пользу, — усмехнулся профессор, приподнял чашку и отхлебнул запретного зелья.

Он покатился по наклонной пять лет назад, незаметно для Охотницы. Прежде она не помнила, чтобы он пил, — разве что пиво по выходным за пиццей с друзьями, и только. А однажды, складывая его вещи в стиральную машинку, она почувствовала запах алкоголя и все поняла. Да, он не напивался до беспамятства. Он научился контролировать свою дурную привычку. Теперь его дневная норма составляла бутылку крепкого напитка, растянутую на весь день. Впрочем, алкоголь был для него не вредной привычкой, а своего рода компромиссом. Профессор Ринальди старался поддерживать состояние приятного легкого охмеления. Поскольку он не мог расстаться с жизнью, в пятьдесят шесть лет ему нужна была какая-то действенная мера, чтобы без потерь пережить еще один день жалкого существования.

— Сомневаюсь, что ты явилась поговорить о моем поведении.

Профессор был прав. Она пришла за помощью и хотела попросить у самого честного человека на свете сделать кое-что незаконное.

— Мне нужны записи с камер слежения.