— Зарываешься, Заславский. С таким подходом с тобой ни один режиссер не согласится работать на восьмом сезоне!

А вот восьмого то сезона может и не быть…

Я горько усмехнулся.

Не рассказывать же всем и каждому, что я строю коварные планы свалить в горы и жить отшельником.

Прихватив Дана своим Пятницей…

Условия конкурса не понравились не одному режиссеру.

Я видел недовольные лица парней, разряженных в сарафаны, и с нетерпением ждал выхода того самого, ради которого этот конкурс и задумывался. Но Дан как на зло оттягивал выход. Вот уже и девушки в кафтанах и штанах показались. На кухне воцарился бардак со скабрезными шутками над мужеподобными девчонками и мужиками в юбках.

Я бы тоже поржал, но мне было не до смеха. Я ждал Дана.

И он вышел.

Звук вокруг для меня моментально выключился. Я мог слышать только удары пульса по барабанным перепонкам. Сердце надрывалось, качая кровь вниз. А внизу сольную партию трубил член, плевав на последние взывания разума лечь и заткнуться.

Я пожирал глазами грациозную, немного неуклюжую из-за торопливости, походку Дана. Его порозовевшие щеки и сжатые от смущения плечи.

Меня простреливало от его испуганного и вопросительного взгляда в мою сторону.

И при всем этом, Дан выглядел так, словно с рождения носил сарафаны!

А они ему чертовски… Да что там! Они ему дьявольски шли!

Настолько, что приди он ко мне на шоу в юбке — прямиком загремел бы в розовую команду.

Туго соображая и не в состоянии отвести взгляда от Дана я жестом дал команду выводить всех на улицу.

— Кир! — прокаркал я осевшим голосом. — У меня проблемы… Я не смогу повторить условия конкурса. Зови Софью и Мишу. Я буду наблюдателем.

— За кем наблюдать будете? — ехидно поинтересовался помощник.

Я с трудом отлепил взгляд от изящных ключиц Дана и посмотрел на Костю:

— За всеми. Обеспечь мне место в тени и достань новый ноут… И это… Установи там снова всю приблуду с камерами и архивами.

Миша взял на себя бразды свадебного генерала, уточнил у меня условия и ограничения. Похмыкал, но громко, на камеру, изложил правила участником.

Обрадованных лиц больше не стало. Но меня порадовала массовая сообразительность, когда обе команды решили варить супы. Уху, овощной, мясные щи с кислой капустой.

Я только представил вкус наваристых щей, и желудок довольно заурчал в предвкушении. В основном все разбились на пары и только Дан слонялся от костра к костру и не мог себя занять.

В душе, я за него болел. И не в душе — тоже болел. Сейчас, когда вся его женственность открылась как на ладони, переживать мучительное желание и невозможность его удовлетворить стало еще труднее.

Я разглядывал, как Дан присаживался на колени, аккуратно подбирая подол, а не натягивая его между разведенными коленями, как делали остальные парни. Ласкал взглядом тонкую лебединую шейку, к которой так хотелось припасть губами и слизывать сладкий вкус сахарной булочки в глазури.

И мне было непонятно, почему все его отшвыривают и не дают работать в команде. Объективно, Дан — лучший из них! Пусть ему не хватает навыков и опыта, но в части техники и вкуса, он мог обставить каждого.

Я вздохнул и подозвал Михаила.

— Ты все правила четко проговорил?

— Да, шеф.

— Три блюда с команды?

— Да, шеф!

— Тогда какого, мать его, хрена, в голубой команде кучкуются только у двух котелков? Они до трех считать не умеют?

Михаил усмехнулся.

— Чего ты скалишься? — обозлился я.

— Так конкурс то на выбывание, — непонятно к чему ляпнул веселящийся су-шеф.

— И что? — я поднял на него взгляд, но тут же опустил и спрятал за солнцезащитными очками.

Понятно, что на выбывание! Косте на шоу — не место. С меня хватит одного голубка.

— Просто команда уже решила от кого избавится, шеф. По-моему, это очевидно с самого начала соревнования.

Я стиснул зубы так, что они кажется заскрипели на всю съемочную площадку.

— Ясно. И ты с ними заодно?

Михаил на секунду растерялся.

— Нет, шеф. Я просто не вмешиваюсь в ход игры. Мне нельзя ни помогать, ни мешать.

— А мне можно. Дан! — гаркнул я, поднимаясь с кресла.

Дан суетливо, как сельская барышня, приподнялся и понесся ко мне. На секунду мне померещилось, что я даже разглядел колыхание грудей под лифом сарафана.

Так, Заславский, больше не пьем. И даже не нюхаем! Используем алкоголь исключительно в кулинарных целях.

Вместе с Даном к нам подкатили две камеры. Я клацнул зубами, но промолчал. Это их работа, снимать каждый чих участников и мой.

— Сколько блюд я жду от команды?

— Три, шеф.

Сука, этот голос… Он удивительно идет к сарафану…

— Оглянись. А сколько готовит твоя команда.

Дан отвернулся, предоставляя мне возможность рассмотреть свой затылок и даже в какой-то миг слабости представить совсем другую обстановку, в совсем другой позе, но с точно таким же видом…

Я чуть не застонал от прострелившего конец желания.

— Д-два, шеф, — растерянно ответил повернувшийся Дан.

Судя по его заблестевшим глазам, он стал соображать, что математика не сходится не в его пользу.

— Так какого хрена ты теряешь время?! — рявкнул я так, что Дан подпрыгнул.

И тут его губы задрожали, а глаза уже явственно наполнились слезами.

— Крупный план, — сбоку прошептал режиссер, а у меня свело челюсть от этого неуместного вмешательства.

Вот теперь заревет.

Нахрена соображать, когда можно дать волю эмоция, разжалобить меня, сыграть на чувствах?

Эх, Даня-Даня, знал бы ты какие у меня к тебе чувства! Бежал бы без оглядки!

— Но… я не умею готовить на костре. Совсем.

Он сдержался. Несмотря на откровенное давление, Дан сдержался и… сдался? А вот этого я потерпеть не мог!

Профессионалы никогда не сдаются.

— Подумай, — пропыхтел я. — Что такое костер?

— Это нерегулируемая температура.

Я кивнул и добавил:

— Сильная и нерегулируемая. А что мы можем готовить на сильном огне?

— Т-тушить?

— Ты спрашиваешь или отвечаешь? — я сурово сдвинул брови, хотя мне хотелось потрепать по макушке сообразительного парня…

Потрепать… и не только по макушке.