– Вообще-то, нас здесь трое, – поправила Пегги, указывая на стропила, по которым прыгал резвый воробышек.

Секунду-другую они молчали, наблюдая за птахой, пока та не скрылась из виду.

– А ты когда-нибудь представлял собственные похороны?

– Вроде бы нет, – ответил Эндрю, не отводя глаз от воробья. – А ты?

Пегги кивнула.

– Да. Много раз. В четырнадцать лет на меня что-то нашло, и я спланировала всю процедуру, от начала и до самого конца, чтение и музыку. Представляла, как все придут, одетые в белое, а не в черное, как на обычных похоронах, и как Мадонна а капелла исполнит «Как молитва». Разве не странно? Я имею в виду все это планирование, а не Мадонну – про нее-то точно странно.

Воробей перелетел с одной балки на другую.

– Не знаю. Наверно, какой-то смысл есть. Похороны – это то, что ждет каждого из нас, так почему бы не подумать, как они должны пройти?

– Большинство людей думать об этом не хотят. И их, пожалуй, можно понять. С другой стороны, кое у кого мысль о смерти присутствует всегда. Это единственное объяснение, почему некоторые ни с того ни с сего совершают невероятные глупости.

– Какие, например? – Шея уже начала болеть, и Эндрю опустил наконец голову.

– Например, растрачивают предназначенные для развития бизнеса деньги, хотя и понимают, что это вскроется. Или взять хотя бы ту женщину, которую застукали, когда она засовывала кошку в мусорный ящик. В такой момент они как бы показывают смерти два пальца. Мол, да, ты идешь за мной, знаю, но вот тебе – на, посмотри! Это такой как бы выброс чистой жизненной силы, ты так не думаешь?

Эндрю нахмурился.

– Хочешь сказать, попытка засунуть кошку в мусорный ящик – это проявление жизненной силы?

Пегги прикрылась ладошкой, чтобы не рассмеяться, и в какой-то ужасный миг Эндрю испугался, что они оба прыснут со смеху, как расшалившиеся школьники. И тут же совершенно неожиданно ему вспомнилось, как они с Сэлли, давясь от смеха, перестреливались через стол картофельными чипсами в закусочной, пока мама, отвлекшись, разговорилась с кем-то у прилавка.

Служба шла своим чередом, а Эндрю, как ни старался, не мог не думать о сестре. Наверняка же были и другие такие вот моменты? Или ее отъезд в Америку был таким непростительным предательством, которое изменило и даже затмило всю его память? В конце концов, подумал Эндрю с внезапным страхом, в памяти ведь сохранился эпизод почти двадцатилетней давности, когда Сэлли совершила невозможное, чтобы помочь ему, а он отказал ей. Эндрю вспомнил, как сидел в квартире, словно прикованный к месту, и телефон все звонил и звонил, а он не мог ответить. Потом, взяв трубку, он услышал ее голос, умолявший поговорить, позволить ей помочь ему. Трубка выпала из пальцев, и Эндрю не стал ее поднимать. Сказал себе, что ответит, когда сестра позвонит в следующий раз, и так продолжалось еще долго. Он не принял ее помощи.

Во рту вдруг пересохло. Мягкий голос викария доносился как будто издалека. На похоронах Сэлли внутри у Эндрю все как будто онемело. Рядом стоял Карл, и его близость сковывала. Но сейчас Эндрю думал только о том, почему не ответил тогда на звонок сестры. Сердце заколотилось. Викарий только что закончил и кивнул – за спиной у него загудел, оживая, орган, и, как только первый аккорд заполнил церковь, Пегги наклонилась к Эндрю.

– Ты в порядке? – прошептала она.

– Да, в полном. – Эндрю стоял, склонив голову, слушая звучащую все громче и громче музыку, и в какой-то момент пол поплыл перед глазами, и, чтобы не упасть, пришлось ухватиться обеими руками за спинку скамьи. Дыхание сбилось на судорожные всхлипы, а когда по всей церкви загремело эхо и Эндрю понял, что только сейчас начинает по-настоящему скорбеть по сестре, Пегги мягко погладила его по спине.

К концу службы ему удалось прийти в себя и собраться. Они шли через церковный двор, и Эндрю счел необходимым объяснить, что случилось.

– Я там… немного расстроился… потому что подумал о сестре. Нет, я не забыл про Иэна Бейли, но…

– Понимаю, – сказала Пегги.

Какое-то время они шли молча. Сковывавшее плечи напряжение постепенно ушло, сжимавшее горло кольцо разжалось. Пегги, похоже, ждала, что он заговорит первым, но Эндрю так ничего и не придумал и вдруг, неожиданно для себя, тихонько запел «То, жить ради чего» из репертуара Эллы. Как раз ее он и слушал накануне вечером – версию из альбома «Элла у Дюка». Отношения с этой песней складывались странно. По большей части Эндрю любил ее, но один момент в ней почему-то неизменно отзывался в груди мучительной, грызущей болью.

– Эта вещь – одна из моих любимых, но в самом конце есть момент, резкий, громкий и даже шокирующий, хотя его и ждешь. Каждый раз, слушая эту песню, я получаю огромное удовольствие, испорченное, однако, сознанием приближения ужасной концовки. Но поделать-то ничего нельзя, верно? Так что, в некотором смысле это похоже на то, что ты говорила чуть раньше о людях, принявших неизбежность смерти: если бы я сумел смириться с грядущей концовкой, то смог бы полнее сосредоточиться на остальной части песни и получать от нее еще большее удовольствие.

Эндрю взглянул на Пегги, которая, как ему показалось, пыталась подавить улыбку.

– Поверить не могу, что, слушая мою болтовню о том, как кто-то пытался засунуть кошку в мусорный ящик, ты держал про запас такую жемчужину мудрости.

С того дня Пегги начала посещать похороны вместе с ним, и в какой-то момент Эндрю обнаружил, что в ее компании ему легче, приятнее и веселее. С Пегги он мог спокойно обсуждать все на свете – от смысла жизни до вопроса о том, носит ли викарий парик, – и это было нормально, хотя и странно. Эндрю даже начал чувствовать себя увереннее, когда дело доходило до игр, придуманных ею вместе с детьми. Предметом его гордости была разработанная им самим игра, в которой состязались два случайных соперника, например красный цвет против Тима Хенмена, и ты должен был выступать от лица одного из них. Дома, вечерами, Эндрю нередко ловил себя на том, что думает о Пегги, пытается представить, чем в тот или иной момент она занята. По пятницам, когда позволял график, они отправлялись на ланч в паб, где подводили итоги прошедшей недели, оценивали проведенные инспекции объектов собственности по шкале от 1 до 10, напоминая друг дружке о последней катастрофе Кита в области личной гигиены или о сварливом комментарии Мередит. И вот однажды, направляясь на такой ланч и наслаждаясь теплым прикосновением солнышка, выглянувшего из-за серых туч, Эндрю внезапно остановился как вкопанный посреди улицы, вынудив случайного прохожего предпринять маневр уклонения. Возможно ли, чтобы все так и было? Да, сомнений не оставалось: Эндрю опасно приблизился к тому, чтобы завести друга. От этой мысли он даже рассмеялся вслух. Как? Как такое могло случиться? Он как будто ухитрился провернуть этот фокус у себя же за спиной. Преисполнившись гордости и самодовольства, Эндрю продолжил путь к пабу с такой живостью, что даже обогнал мужчину, перед которым встал недавно неожиданным препятствием. Стоило Эндрю, однако, сесть, как Пегги, увидев на лице коллеги счастливую, как у идиота, ухмылку, шутливо предположила, что он, должно быть, успел заскочить к Диане в офис и «перепихнуться по-быстрому».