Волков неспешно потягивал холодное «Карачаевское». Всего в нескольких шагах от него бурлила жизнь, доносились отрывки популярных мелодий, людской говор, смех… Но эта суета вокруг нисколько не раздражала. Он внутренне отгородился от толпы, от звуков города, от самой этой местности, где он ощущал себя чужаком. Алексей был всецело погружен в собственные мысли.

…По результатам ЧП, имевшего место в апреле сего года в лесном массиве близ села Старый Бамут, уголовного дела, насколько Волкову было известно, не возбуждалось. Но в недрах Конторы все же было проведено внутреннее служебное расследование. Дознаватели из военной прокуратуры и контрразведки, дважды посещавшие Волкова в госпитале, сняли с него показания касательного данного происшествия. Алексей и сам предполагал, что этот инцидент, чудом не повлекший за собой более серьезных последствий, нежели получение огнестрельных ран несколькими сотрудниками федеральной спецгруппы и местного спецназа – надо сказать, это не единичный случай, – не станут сколь-нибудь тщательно расследовать.

Был ли злой умысел у чеченских коллег, когда они обстреляли группу преследовавших местную банду сотрудников федерального спецназа? Почему они оказались в точке, где их вообще не должно было быть? Почему вдруг открыли огонь по федералам? И при этом фактически отсекли их от банды, у которой спецназ сидел на загривке, тем самым дав возможность боевикам уйти, скрыться под покровом надвинувшихся сумерек в «зеленке»?.. На эти и другие вопросы Волков так и не получил ответов. Впрочем, он и не рассчитывал получить их.

Этим небольшим – в полтора десятка бойцов – подразделением спецназа, переброшенным из Грозного к административной границе с Ингушетией, с которым федеральная спецгруппа вступила в перестрелку в бамутском лесу, командовал не кто иной, как Умар Вахаев. Кстати, сам он, судя по полученным Волковым от одного информированного коллеги сведениям, из бывших боевиков. Из числа тех нохчей, кто перешел на сторону федералов (а начинал вроде бы в местной милиции). Впоследствии, как это случилось со многими из тех, кто по призыву сначала старшего, а затем и младшего Кадыровых в связи с объявленной амнистией прекратили борьбу и вернулись к мирной жизни, был принят на службу в воссоздаваемые Центром практически с нуля республиканские органы правопорядка…

Каковы результаты служебного расследования, до чего докопались дознаватели, Алексею было неизвестно. Лично его ни в чем не обвиняли (хотя он был старшим группы спецназа «Антитеррор»). Правда, перевели вот в резерв Департамента. Но причиной такого решения являлись не какие-то его служебные прегрешения, а то, что он после ранения и реабилитации еще не совсем восстановился. Не прошел медкомиссию; притом что требования к здоровью, к физической форме сотрудников спецподразделения всегда были чрезвычайно строгими, повышенными даже в сравнении с армейским спецназом.

Насколько он сам понял, из числа «зачинщиков» этого боестолкновения между условно «своими», то есть чеченских силовиков, тоже никто не наказан. О случившемся нигде не сообщали. Об этом ЧП не писали в прессе и не говорили по телевизору. Контора, как и любое серьезное ведомство, старается не выносить «сор из избы».

Волкова, кстати, строго предупредили, чтобы он не распространялся о данном инциденте – даже в среде своих коллег…

Бельскую и двух прилетевших с ней из Москвы мужчин приехавший за ними в аэропорт человек отвез в одно из частных пригородных домовладений.

Кроме них троих и «таксиста», здесь более никого не было. Этот дом, насколько поняла Бельская за то короткое время, пока они там находились, совсем недавно поменял своих владельцев. Обставлены лишь одна комната на первом этаже и кухня. Ванной или даже элементарного душа здесь нет. Вода только в раковине на кухне. Но Бельская отдавала себе отчет в том, что происходит и куда она попала. Поэтому не стала брюзжать, что ее, мол, здесь многое не устраивает. Как и мужчины, она ополоснула руки и лицо под струйкой воды на кухне, тем и ограничилась.

Мужчины плотно перекусили. Валерия, у которой совершенно пропал аппетит, выпила чашку зеленого чая, после чего заставила себя съесть кусочек сыра.

В четверть пятого Тимур и «таксист» куда-то отъехали. Она ничего не спрашивала, хотя и догадывалась, – даже знала наверняка, – что происходит нечто очень и очень серьезное. Нечто такое, о чем люди вспоминают потом всю оставшуюся жизнь, то и дело восстанавливая в памяти картину событий. Эпизод за эпизодом, поминутно, даже посекундно. Если, конечно, сами не попадут в разряд тех, кто уже никогда и ничего не сможет вспомнить…

Исмаил нисколько ей не досаждал. Этот тип устроен просто, если не сказать, примитивно. Если есть возможность – спит. Или ест. Или трахается, когда, опять же, есть с кем.

Когда двое, включая Руслана, уехали, он снял обувь и улегся на диван в комнате. Но нюх – или же слух – у него звериный: она еще не услышала звука движка подъезжающего к их участку «Ауди», а Исмаил уже вскочил и, обувшись, направился к выходу встречать своих.

Бельская – она просидела все это время на кухне, погруженная в собственные мысли, – посмотрела на наручные часики. Пять минут восьмого. Тимур, когда они ехали сюда, в это домовладение, из аэропорта, сказал, что на место они поедут не ранее семи.

Да, эти люди устроены просто. Большинство кажущихся сложными вещей и процессов в природе на самом деле устроены несложно и рационально. Но они, эти люди, непримитивны, как некоторые о них думают. Они способны планировать, готовить и осуществлять дерзкие акции, некоторые из которых вплоть до сегодняшнего дня приписываются другим «комбатантам», другим амирам и полевым командирам. Как правило, мертвым, уничтоженным спецназом и подразделениями антитеррора. Они, эти люди, умеют находить единомышленников, умеют разговаривать и уговаривать, они способны сколачивать за относительно короткое время боеспособные группы; и как бы ни старались федералы, как бы ни усердствовали, как бы ни свирепствовали охотники, вместо стаи уничтоженных волков появляется новая стая…

И все начинается сначала.

Она, Валерия Бельская, не может назвать себя частью – или членом – подполья, борющегося за свободу кавказских народов; членом какой-нибудь группировки или джамаата, сражающихся с оружием в руках как против кровавого режима, так и против поставленных Кремлем во главе кавказских республик марионеток. Она индивидуалист; у нее свои понятия о «добре» и «зле». И она сама по себе. У нее, у Бельской, как бы это пафосно и даже глуповато ни звучало, «своя война».

В войне между государством и обществом, между имперским центром и угнетаемыми окраинами нет постоянной линии фронта. Но есть те, кто сражаются – в силу своего понимания ситуации и доступными силами и средствами – за одну из сторон, даже если эта сторона не во всем права, даже если она сама творит во имя благих целей ужасные вещи. А между ними, между этими вечно враждующими сторонами, где-то на ничейной стороне, на «нейтралке», тысячи, миллионы простых людей. Обывателей, мужчин и женщин, детей и стариков, хороших и плохих, тех, кого власть предержащие если и не публично, то между своими называют быдло, плебс. Большая часть жертв в этой перманентной кровавой войне приходится именно на их долю.