Бр-р-р! Кларисса передернулась. Ну и экземплярэтот мистер Аоно. Здесь, на шлюпочной палубе, расположенной на один ярус вышепалубы первого класса, гуляющих не было, лишь стайка девочек прыгала черезскакалку, да прятались в тени белоснежного катера две разморенные жарой бонны.Кто кроме детей и полоумного азиата может находиться на таком солнцепеке? Вышеботдека только ходовая рубка, капитанский мостик и, конечно, трубы, мачты,паруса. Белые полотнища раздувались под напором попутного ветра, и «Левиафан»,попыхивая дымом, несся прямо к серебристо-ртутной полоске горизонта, а вокругпосверкивала бликами и отливала бутылочным стеклом чуть смятая скатертьИндийского океана. Отсюда, сверху, было видно, что Земля, действительно,круглая: кайма горизонта была явно ниже «Левиафана», и корабль катился к ней,как под горку.

Но Кларисса обливалась потом вовсе не из любвик морским пейзажам. Хотелось посмотреть, чем это занимается мистер Аононаверху? Куда с таким завидным постоянством удаляется он после завтрака?

И правильно сделала, что поинтересовалась. Вотон, подлинный лик улыбчивого азиата. Человек с таким застывшим, безжалостнымлицом способен на что угодно. Все-таки представители желтой расы не такие, какмы, — и дело вовсе не в разрезе глаз. Внешне очень похожи на людей, но онисовсем другой породы. Ведь волки тоже похожи на собак, но естество у них иное.Конечно, у желтокожих есть своя нравственная основа, но она до такой степеничужда христианству, что нормальному человеку постичь ее невозможно. Лучше бы ужони не носили европейского платья и не умели обращаться со столовыми приборами— это создает опасную иллюзию цивилизованности, а на самом деле под прилизаннымчерным пробором и гладким желтым лбом творится такое, что нам и вообразитьтрудно.

Японец чуть заметно шевельнулся, захлопалглазами, и Кларисса поспешно спряталась. Разумеется, она ведет себя, какпоследняя дура, но нужно же что-то делать! Этот кошмар не может продолжатьсявечно. Комиссара надо подтолкнуть в правильном направлении, иначе неизвестно,чем все это может закончиться. Несмотря на жару, она зябко повела плечами.

В облике и поведении мистера Аоно была явнаятайна. Как и в преступлении на улице Гренель. Даже странно, как это Гош до сихпор не понял, что по всем признакам главным подозреваемым должен быть японец.

Какой он офицер, какой выпускник Сен-Сира,если не разбирается в лошадях? Как-то раз Кларисса, исключительно изчеловеколюбия, решила привлечь молчаливого азиата к общему разговору и завелабеседу на тему, которая должна быть интересна военному человеку — о выездке, оскачках, о достоинствах и недостатках норфолкской рысистой. Хорош офицер! Наневинный вопрос «Случалось ли вам участвовать в стипл-чейзе?» ответил, чтоофицерам императорской армии строго-настрого запрещено заниматься политикой. Онпопросту не знал, что такое стипл-чейз! Конечно, неизвестно, какие в Японииофицеры — может быть, они на бамбуковых палках верхом скачут, но чтоб подобноеневежество проявил выпускник Сен-Сира? Это совершенно исключено.

Вот на что надо бы навести Гоша. Илиподождать, не удастся ли выяснить еще что-нибудь подозрительное?

А чем плох вчерашний случай? Клариссапрогуливалась по коридору мимо каюты мистера Аоно, привлеченная весьмастранными звуками. Изнутри доносился сухой треск, словно кто-то с редкостнойметодичностью крушил мебель. Набравшись смелости, Кларисса постучала.

Дверь распахнулась рывком. В проеме возникяпонец — совсем голый, в одной набедренной повязке! Смуглое тело блестит отпота, глаза налиты кровью.

Увидев Клариссу, свистяще процедил:

— Тикусё!

Заранее заготовленный вопрос («Нет ли у вас,мсье Аоно, с собой этих чудесных японских гравюр, о которых я столькослышала?») вылетел из головы, и Кларисса обмерла. Сейчас как затащит в каюту,как набросится! А потом порежет на куски и выбросит в море. Очень даже просто.И не будет больше мисс Клариссы Стамп, благовоспитанной английской леди, неслишком счастливой, но еще так многого ожидавшей от жизни.

Кларисса пролепетала, что ошиблась дверью.Аоно молча смотрел на нее, тяжело дыша. От него пахло кислым.

Пожалуй, поговорить с комиссаром все-такистоит.

* * *

Перед файф-о-клоком она подкараулила сыщикавозле дверей «Виндзора» и стала делиться с ним своими соображениями, но мужланслушал как-то странно — кидал на Клариссу насмешливые, колючие взгляды, словновыслушивал признание в чем-то неблаговидном.

Один раз пробормотал в усы:

— Эк вас всех разобрало-то нашептыватьдруг на друга. А дослушав, спросил ни к селу ни к городу:

— Папенька с маменькой здравствоватьизволят?

— Чьи, господина Аоно? — изумиласьКларисса.

— Нет, мадемуазель, ваши.

— Я с детства сирота, — ответилаона, глядя на полицейского с испугом. Господи, это не корабль, а какой-топлавучий бедлам.

— Что и требовалось установить, —удовлетворенно кивнул Гош и, замурлыкав какую-то неизвестную Клариссе песенку,вошел в салон первым, что было уже откровенным хамством.

Осадок от разговора остался нехороший.Все-таки французы при всей их хваленой галантности не джентльмены. Конечно, онимогут напустить туману, вскружить голову, устроить какую-нибудь эффектнуювыходку, прислать в гостиничный номер сто красных роз (здесь Клариссаболезненно поморщилась), но верить им нельзя. Английский джентльмен, можетбыть, и пресноват, зато знает, что такое долг и порядочность. А французвотрется в доверие и непременно предаст.

Впрочем, к комиссару Гошу эти обобщенияпрямого касательства не имели. К тому же за обедом его диковинное поведениеобъяснилось, причем весьма тревожным образом.

За десертом сыщик, до сей минуты хранившийнепривычное, нервировавшее всех молчание, вдруг в упор посмотрел на Клариссу исказал:

— Вот кстати (и вовсе это было некстати),вы, мадемуазель Стамп, давеча спрашивали про Мари Санфон. Ну, ту дамочку,которую якобы видели с лордом Литтлби незадолго до его смерти.

Кларисса вздрогнула от неожиданности, аостальные притихли и с любопытством воззрились на комиссара, уже зная особеннуюинтонацию, с которой тот начинал свои неторопливые «историйки».

— Я обещал, что расскажу вам про этуособу попозже. Вот время и настало, — продолжил Гош, по-прежнему глядятолько на Клариссу, и взгляд этот нравился ей все меньше и меньше. —Историйка будет длинная, но скучать не придется, поскольку речь пойдет оженщине незаурядной. А куда нам торопиться? Сидим славно, сыры кушаем, оранжадпьем. Впрочем, если у кого дела, идите себе с Богом, папаша Гош не обидится.

Никто не тронулся с места.