из сообщества биологов переходил в мир психологии. Привыкнув брать в качестве отправной точки наблюдаемое поведение, я теперь обзавелся коллегами, выдававшими анкеты людям как объектам исследования и доверявшими их ответам. Я оказался в среде, где на первом месте были высказывания и слова.

От своих коллег я очень много узнал о поведении людей. Большинство из них были прекрасными учеными, которые всегда критически относились к полученным знаниям и ставили под вопрос расхожие истины. Но, поскольку психологи ограничены в своих исследованиях собственным биологическим видом, им трудно абстрагироваться от предмета своего исследования. Наоборот, они постоянно в него погружены, из-за чего им трудно не судить о поведении на основе культурных, нравственных или политических стандартов. Это объясняет, почему учебники по психологии очень напоминают идеологические трактаты. Между строк мы читаем о том, что расизм отвратителен, что сексизм — это неправильно, от агрессии необходимо избавляться, а иерархии устарели. Меня это поразило не потому, что я придерживаюсь противоположных взглядов, но потому, что такие взгляды мешают научным целям. Мне может быть интересно, как представители разных рас воспринимают друг друга или как взаимодействуют люди разных полов, но приветствуется ли их поведение или нет — это отдельный вопрос. Задача науки не судить поведение, а понимать его.

Каждый раз, как я получал учебник психологии от издателя, то обязательно проверял предметный указатель: есть ли в книге упоминания о власти и доминировании. В большинстве случаев эти термины даже не были заявлены, словно они не относятся к социальному поведению представителей вида Homo sapiens. Если их и включали в список тем, которые студентам необходимо изучить, то обычно в контексте злоупотребления властью и отрицательных сторон иерархических структур. К власти относились как к бранному слову, которое заслуживает скорее презрения, чем внимания. Такая предвзятость также объясняет дурную репутацию Макиавелли. Большинство исследователей демонстративно зажимают носы, упоминая о нем. Они скорее пристрелят гонца, чем прислушаются к нему.

Эгалитарная иллюзия общественных наук особенно потрясает, если учесть, что мы все трудимся в университете, который представляет собой огромную структуру властной иерархии. Внизу этой иерархии находятся простые студенты, на следующей ступени располагаются магистранты, на следующей — аспиранты, потом постдоки, затем — преподаватели и профессора всех рангов, далее — заместители деканов, сами деканы, проректор и, наконец, ректор. И внутри этой структуры мы все заняты попытками расширить свою сферу влияния, одновременно потеснив чужую. Эта деятельность не особенно тщательно скрывается, даже если ее мотивы обычно прикрывают чем-то другим, например посвящением себя преподавательскому делу или работой на благо университета.

Я многому научился, наблюдая борьбу за власть среди своих коллег: их стратегии «разделяй и властвуй», формирование групп, молчаливое согласие, когда соперника критикуют на заседании, и даже откровенные свержения предыдущего начальства. На решающем собрании одного пожилого профессора, который был альфа-самцом нашей кафедры, дискредитировала коалиция молодых членов факультета, которых он считал своими протеже. Они, очевидно, заранее спланировали этот переворот, поскольку он начался без предупреждения. После голосования, которое засвидетельствовало поражение профессора, я ни разу больше не слышал его мощного голоса. Он скитался по коридорам, словно зомби, опустошенный. Меньше чем через год он ушел на покой. И все это я уже видел, только у другого биологического вида.

Сходство настолько поразительное, что моя первая книга для широкой публики, «Политика у шимпанзе» (Chimpanzee Politics, 1982){7}, привлекла внимание спикера Палаты представителей США Ньюта Гингрича. После того как он добавил мою книгу в список для чтения членам Конгресса, ярлык «альфа-самец» начал набирать популярность в Вашингтоне[119]. К сожалению, со временем значение этого термина сузилось. Он стал обозначать мужчину-лидера с предосудительными наклонностями. Альфы — это притеснители, которые постоянно напоминают окружающим о том, кто здесь главный. Названия книг по бизнесу сейчас говорят сами за себя: «Как стать и быть альфа-самцом», «Как доминировать в зале заседаний и в постели» или «Проживи свою жизнь круто»[120]. Тем не менее популярный образ альфа-самца не соответствует тому, как этот термин видят приматологи. Альфа-самец — это просто самец высшего ранга, независимо от того, насколько хорошо или ужасно он себя ведет. Аналогичным образом в каждой группе также имеется альфа-самка. Может существовать только один альфа каждого пола. Бóльшую часть времени они никого не притесняют, а просто являются лидерами, которые поддерживают сплоченность группы[121].

Их уникальное положение неожиданно проявилось в одном из наших поведенческих экспериментов. Мы разбили шимпанзе на пары, чтобы проверить, заботит ли их благополучие друг друга. Каждый шимпанзе мог выбрать еду либо для них обоих, либо только для себя самого или себя самой. Человекообразные обезьяны не только в подавляющем большинстве предпочли вариант, при котором им обоим было что пожевать, но наиболее щедрыми индивидами оказались высшие по рангу представители обоих полов. Эксперимент с нечеловекообразными обезьянами показал такой же результат. Почему альфа-особи больше других пекутся об общественных интересах? Это вопрос о том, что первично — курица или яйцо. Добираются ли они до вершины иерархии за счет того, что помогают другим? Или они охотней делятся с другими благодаря своему комфортному положению? В чем бы ни была причина, это открытие показывает, почему социальное доминирование нельзя сводить к притеснению одних животных другими. Все устроено намного сложнее, и щедрость играет здесь не последнюю роль[122].

С момента открытия иерархии у кур столетие назад мы знаем, насколько широко распространены социальные лестницы в царстве животных. Посадите вместе дюжину гусят, или щенков, или обезьян, и среди них гарантированно начнется борьба за доминирование. То же самое относится к человеческим малышам в первый день в детском саду. Это настолько древнее стремление, что от него нельзя просто взять и отмахнуться. И все же именно так мы и поступаем. Мы обсуждаем власть как нечто, быть может, имеющее отношение к другим, но никак не к нам самим. Став профессором психологии три десятилетия назад, я усвоил, что даже серьезные ученые притворяются, будто не видят определенные типы поведения прямо у себя под носом. Власть остается табуированной темой, и нам определенно не по душе, насколько мы в этом похожи на другие виды животных.

Мы подвержены такому же самообману применительно к гендерным различиям. Мы так увлекаемся надеждами на преображение нашего мира, что забываем, как выглядит наше реальное поведение. Некоторые ученые преувеличивают значение гендера, утверждая, что мужчины родом с Марса, а женщины — с Венеры. Или что женщины эмоциональны, а мужчины рациональны. Но в то же время другие — быть может, в качестве реакции на такие преувеличения —