— Вы не верите в его виновность?

— Не верю, — Родионов ответил сразу и достаточно твердо.

— Когда мы поедем в тюрьму? Вы сможете мне выписать пропуск?

Родионов переглянулся с хозяином квартиры. Оба старыхпрофессионала улыбались. Они были убеждены в согласии Дронго, зная егохарактер.

Через два часа Дронго уже сидел в Лефортовской тюрьме, вкомнате, предназначенной для свиданий с заключенными, и внимательно читалприговор городского суда. Рядом с ним за столом расположился Родионов. Напротивсидел, опустив голову, Роман Назаров. Он был плохо выбрит, одежда сидела на немкак-то мешковато. Но самым печальным фактором, сразу отмеченным Дронго, былиглаза заключенного. В них не было привычного вопроса или чувства протеста. Вних явно просматривалось безразличие, а это было хуже всего. Парень был непросто разочарован всей машиной судопроизводства, внезапно свалившейся ему наголову.

Он был сломлен.

Дронго не любил общаться с заключенными. И тем более в такойнепривычной обстановке и с человеком, обвиняемым в убийстве.

Но, как и Родионов, он почти сразу каким-то шестым чувствомпрофессионала почувствовал, что сидевший перед ним парень не мог совершитьподобного хладнокровного убийства.

Но от этого было еще обиднее. Уверенность обоихпрофессионалов, даже основанная на их подсознании и чувствах, еще не являласьстрогим юридическим доказательством, и нужно было искать факты в защитуосужденного.

Сложнее всего было получить пропуск для встречи с ужеосужденным Романом Назаровым, и Родионову пришлось приложить максимум усилий,чтобы провести Дронго в тюрьму.

Закончив читать приговор, Дронго медленно закрыл папку,отодвинул ее от себя и лишь затем приступил к беседе.

Он понимал, как нелегко будет вспоминать уже осужденному всеподробности того трагического дня. Он сознавал, что парень, и так раздавленныйсвалившимися на него трагическими обстоятельствами, может упустить рядподробностей и забыть важные детали. Но от этого разговора в конечном итогезависели судьба и жизнь Романа Назарова.

И поэтому он должен был еще растерзать несчастного парня,донимая его своими вопросами.

— Давай рассказывай мне все по порядку, — предложил Дронго,— но только внимательно, стараясь ничего не упустить.

— Я уже рассказывал все много раз, — вздохнул Назаров.

— Ничего, расскажешь еще раз, — вмешался Родионов, — и неспорь, не спорь. Это мы делаем для тебя. Поэтому я попросил своего товарищаприехать сюда в тюрьму. Думаешь, легко было выбить и для него пропуск?

Назаров молчал. «Наверно, у него плохая бритва, — вдругподумал Дронго, — сильно скребет по коже, вызывая раздражение. Нужно будетпопросить Родионова, чтобы принес парню новую бритву или купил бы ему новыелезвия».

— Его никто не мог убить, — немного заученно произнесНазаров, — наверно, он застрелился сам.

— А где пистолет? — нетерпеливо перебил заключенногоРодионов, — ты нам глупости не говори. Все, что мог нагородить, уже сказал насуде. Никто не мог его убить, — передразнил он Назарова, — вот так говоришь,поэтому тебе и дают такой срок.

Назаров опустил голову. Перспектива провести пятнадцать летв лагерях сильно пугала его. В тюрьме он уже успел насмотреться всякого итеперь с ужасом ждал, что будет в колонии, где нравы были куда более «вольные».

— Давай начнем с самого начала, — предложил Дронго. — Тыпришел на работу утром, верно?

— Да, — кивнул парень, — раньше всех.

— Ты видел, как Воробьев прошел в свой кабинет? Ты сам этовидел?

— Да, — парень удивился. — Вы думаете, его убили еще домоего прихода?

Но этого не может быть. Я же говорил…

— Я просмотрел твои показания, — кивнул Дронго, — но тыпостарайся точно отвечать на мои вопросы. Предельно аккуратно и точно. Значит,ты видел, как пришел Аркадий Борисович?

— Видел. Он пришел через десять минут после появления Киры.

— Значит, Кира пришла раньше?

— Верно. Раньше, — Назаров немного оживился, но в душе онсчитал появившегося незнакомца просто придирчивым идиотом.

— Она пришла до того, как ты появился у дверей?

— Нет, — Назаров не понимал смысла вопросов, нодобросовестно отвечал на них, — нет, она пришла после меня.

Он считает, что кто-то мог пронести оружие еще до приходаРомана Назарова, понял Родионов. Это, конечно, возможно, но куда тогда делосьэто чертово оружие?

— Что было дальше?

— Они начали работать.

— Это я понимаю. Что они делали дальше?

— Позвонил Воробьев и спросил, кто еще сегодня к немупридет.

— Как именно он спросил, ты слышал?

— У Киры на столе стоит переговорное устройство. Когдазвонил Воробьев, все бывало слышно. Звук был обычно очень громкий.

— Хорошо, — Дронго в первый раз подумал, что парень слишкомтуповат для такого испытания, дальше.

— Он спросил, кто к нему придет.

— Как именно он спросил?

— Он сказал, — парень впервые наморщил лоб, такогоконкретного вопроса никто ему не задавал, — он спросил: кто придет к нему… еще?

— Точнее.

— Он сказал: «Кира, кто еще придет ко мне?» Теперь точно.

— А почему еще? Там что, были до этого посетители? Или,может, он с кем-то встречался с лифте?

— Он не мог встречаться в лифте, — ответил Назаров, — у негобыл свой лифт, особый, президентский. А все приезжали на обычном лифте слева.Нет, у него никого не было в этот день. Это точно.

— Что было дальше?

— Потом пришла журналистка из «Независимой». Кажется,Горюнова. Ее допрашивали в суде.

— Я не спрашиваю, кого допрашивали или нет, терпеливопоправил Назарова Дронго. — Мне важно знать, что было дальше.

— Она пришла, и я проверил ее сумку. Там ничего не было.Журналистка прошла внутрь и взяла интервью у Аркадия Борисовича. Потом принесликофе из буфета. Его принесла Лена, ее тоже потом допрашивали. Но кофе готовилане она, и в лифте, где она ехала, было много свидетелей. Лена передала поднос скофе Кире, и та понесла поднос в кабинет Воробьева.

— Поднос был накрыт салфеткой?

— Да, но там пистолета не было, — упрямо сказал Назаров.

— Откуда ты знаешь? — разозлился Родионов. — Вечно ты сосвоим мнением вылезаешь.