А ещё я думала о том, поймёт ли, что он первый. Будет ли это для него иметь значение?

— Ну что, многому научили тебя твои ёбари? — отрываясь от моих губ, спрашивает, вглядываясь в мои глаза. Голос хриплый, низкий, вызывающий волну мурашек по позвонкам.

Раньше казалось, я видела все оттенки его злости, но сейчас там, в глубине его зрачков, пылало пламя.

Смысл вопроса доходит не сразу. Мне требуется время, чтобы мозг обработал информацию.

Он ведь всегда считал меня продажной. Способной отсосать незнакомцу ради красивой жизни. Готовой променять покровителя, если подвернётся случай. И трахающейся с другими мужиками, пока он строит свою жизнь без меня. Так что же теперь вызывает в нём злость?

— Если я такая шлюха, отпусти меня, — прошу, действительно желая уйти сейчас от него.

Его пальцы удерживают мой зад и ласкают одновременно, а затем грубо впиваются в ягодицы. Он не собирается меня слушаться. Несёт куда-то. В спальню или хочет окунуть в ванну с хлоргексидином? Был бы православным, кинул бы в купель со святой водой.

— Хотел бы, да не могу, — зло отвечает, и я верю ему.

Он будто сам себя презирает за то, что не смог вытравить из своего нутра желание обладать мной.

И тут до меня доходит. Ради меня — он поступился своими принципами. Пошёл наперекор себе.

С самой первой нашей встречи, когда опустилась перед ним на колени, — он оставил мне денег. Да, подачка, забытая на полу в клубе, но всё же. Затем вытащил меня из лап Айрата, хотя, будучи ему никем, не имела права использовать его имя. Привёл в свой дом, тыкая носом, как нашкодившего котёнка, в то обстоятельство, что деньги не обязательно зарабатывать телом.

Что вообще всё это было? Он почитал Экзюпери и возомнил, что в ответе за меня? Решил, что приручил?

Бросает меня на огромную кровать. Платье задирается, но я даже не пробую вернуть его на место.

Наблюдаю за тем, как он медленно расстёгивает свою рубашку. При этом смотрит на меня так, будто хочет запомнить этот момент, — я на его кровати лежу с раздвинутыми ногами.

Пьяно улыбаюсь, хотя совершенно трезва. С каждой секундой предвкушения мой пульс ускоряется. Медленно вынимает запонки из рукавов, берётся за пряжку ремня. Бугор под брюками очевиден. Я совершенно неприлично пялюсь на него. Не видела члена с нашей последней встречи. Грустила.

Вытащив ремень из брюк, Сабуров сжимает мою щиколотку и притягивает к себе, так что я скольжу задом по дорогущим простыням. Моя пятка упирается в его гладкий торс. На блестящей, выбритой перед боем грудной клетке видна каждая мышца. Скольжу покрытыми красным лаком пальчиками ног по буграм пресса, испытывая трепет, подобно идолопоклонникам в храме. Какую жертву нужно принести, чтобы он полюбил меня?

— Спорим, я трахну тебя один раз, а потом выкину из головы, — произношу вслух свой самый жуткий, зеркально отражённый страх.

Его ладонь опускается ниже, проделывая путь от щиколотки к икрам. Его действия плавные, сосредоточенные. Мужчина никуда не спешит, словно в его распоряжении вечность. А мне не терпится узнать, что же такое секс. Будет ли больно? Странно, но я предвкушаю её.

Он по-прежнему в брюках. Мне бы хотелось их снять с него. Но я настолько волнуюсь, что меня трясёт. Не хочу, чтобы он заметил.

Опускается согнутыми коленями на постель. Поднимает мои бёдра, и мне ничего не остаётся, как развести их шире, чтобы он оказался прямо между ног.

Добирается до бёдер, проникая под боковую полоску трусиков. Проводит указательным пальцем по эластичной ткани вниз к ластовице. Я содрогаюсь от острых ощущений, от его прикосновений к своей промежности, а он выглядит совершенно спокойным. Таким невозмутимым, будто решает математическую задачу, а мне хочется, чтобы он потерял голову.

Трусики из тонкой кружевной ткани. Странно, покупая их, я думала, понравились ли бы они ему. Когда он прикасается к напряжённой горошинке клитора, спрятанной под трусиками, я вздрагиваю.

— Я у тебя в голове? — спрашивает, изгибая бровь, словно его удивляет этот факт.

Чувствую, что его пальцы скользят уже по влажным от моей смазки трусикам. Вниз-вверх. До сумасшествия медленно. От возбуждения половые губы налились кровью, став гиперчувствительными. Двигаю тазом, зажмуриваясь от удовольствия на грани.

Становится жарко. Платье раздражает кожу, хочется от него избавиться. Выкинуть куда-нибудь. Только бы больше не прилипало к телу. Ратмир, будто прочитав мои мысли, расстёгивает боковую молнию и стаскивает его через голову. Сглатывает слюну, не отрывая взгляда от возбуждённых, острых сосков.

Некое подобие нетерпеливости появляется в нём. Он вытащил меня из яркой упаковки и теперь лицезрит подарок целиком.

Смысл его вопроса растворяется в воздухе, когда я вижу, как он избавляется от брюк. Смотрю во все глаза на упругий член, очертания которого чётко прослеживаются под тканью. Он специально, что ли, носит только белое белье? Приподнимаюсь на локтях, жадно следя. Влажная, блестящая головка освобождается от ткани, когда он опускает боксеры вниз.

Пенис в полной боевой готовности. Тяжёлые, гладко выбритые яйца свисают под увитым пульсирующими венами членом. Зрелище потрясающее. Где-то читала, что боксёры перед боем не занимаются сексом, это позволяет оставаться злыми и сосредоточенными.

До моего съёжившегося до размера клитора мозга только теперь доходит, что мне может быть невероятно больно, учитывая его габариты. Я сглатываю слюну и трусливо отползаю, вдруг поняв, что вся моя бравада о том, что я хочу этой боли, вызвана лишь возбуждением, затуманившим сознание.

— Ратмир, я не готова, — наконец подняла на него глаза и утонула в чёрном, как нефть, взгляде. Таком густом и вязком, что он увлёк меня на самое дно, стоило с ним столкнуться.

После моих слов в нём молнией вспыхивает злость.

Он неожиданно переворачивает меня на живот. Оказываюсь к нему задом, прижатой щекой к простыне. Мало что соображая в происходящем. Слышу треск ткани — трусики летят к чертям.

Ладонь давит на поясницу, понуждая глубже прогнуться, а я, как пластилин, принимаю желаемую им форму. Не знаю, какое зрелище открылось его взору, но слышу, как он с шипением выдыхает сквозь стиснутые зубы. Будто испытывая сильные мучения.

Утыкаюсь красным лицом в постель, когда его палец скользит меж ягодиц, чуть надавливая на сфинктер. Все мышцы в теле восстают против подобного вторжения, пальчики на ногах поджимаются. Стыд жалит щёки. Но странно, мне приятны и эти прикосновения. Он отрывается от дырочки, поглаживает мои ягодицы, сжимает их пальцами, а я стискиваю зубами ткань простыни, испытывая острое возбуждение. Размазывает влагу, сочащуюся по половым губам к клитору. Подаюсь к нему задом, словно приглашая в себя. Движение, заложенное природой где-то на подкорке мозга. Давать. Брать. Давать.

Когда он захватывает мои волосы и тянет их на себя, так что у меня из глаз летят отрезвляющие искры, я изгибаюсь в спине и слышу его хриплый, напряжённый и ожесточённый голос: