– Ну… люди не ходят голыми, Дар, – попятилась я. – Ты тоже, вроде бы, предпочитал быть одетым, когда мы познакомились.

– У нас медовый месяц, Ромка. Мне каждый раз с тебя шмотки сдирать?

– Что значит каждый раз? – моргнула я, чувствуя, как снова начинают гореть уши. – Я не собираюсь с тобой больше спать! Сегодня – точно нет!

– Да что ты говоришь? – он чуть повернул голову вбок.

– Я не в сексуальное рабство сдавалась! – возмутилась я, расцепив руки. – У меня там болит все! Я была почти девушкой до тебя, а ты… три презерватива за один раз!

– Тебе надо было все же озаботиться информацией об оборотнях прежде, чем бегать ко мне на завтраки. Иди сюда… – Я отскочила от него, когда он приблизился, но Дар сцапал и осторожно прижал к груди: – А ну не дергайся! – приказал сурово.

– Дар, не надо, – паниковала я. – Я не могу больше.

– Да не буду я! – зарычал он, поднимаясь со мной наверх. – Посмотрим, что там у тебя болит.

– Не посмотрим! – сжалась я, когда он уложил меня на кровать. – Натерло просто!

– А раньше не натирало? – навис он надо мной.

– У меня не было никого раньше! – зарычала я не хуже медведя.

– Но тебе порвали плеву… – он опустился на колени, сцапал меня за ноги и притянул к себе.

– Не надо, Дар! – брыкалась я, пока он крутил меня, пытаясь не позволить дергаться. – Не надо!

– Тише, Рома… Тише, – спокойно пережидал он мою агонию. – Я не обижу, говорил же…

Но я уже не слышала. Меня накрыло настоящей паникой. Сердце разогналось бешеной кобылой, грудь металась туда-сюда, комната закружилась…

– Не надо! – заорала я не своим гласом, и ноги вроде бы выпустили, но меня уже парализовало от ужаса.

Я видела смутно знакомое лицо, нетерпение в блестящих глазах… И воспоминание от резкой боли вынудило сжать ноги.

– Ромашка… Рома… – ткнулось хриплое в ухо.

Горячие губы прижались к мокрому виску, и меня замотали в теплый кокон. Я просто дышала и дрожала в нем, моргая на белый потолок. Вскоре паника прошла… Воспоминания – тоже. Я вернулась в реальность, в которой Медведь лежал со мной в кровати, укутав меня в одеяло.

– Что с тобой случилось?..

Показалось, будто я снова в его доме, как пять лет назад, и могу рассказать ему все, что угодно.

– Девственнице нельзя работать опером. Это не официальное пожелание, но это просто… вероятность закончить жизнь очень мучительно, если попасться на задании таким, как Кристоф. Они же больные на всю голову. Тянут эфир, дуреют, проводят всякие страшные обряды. А я думала, что смогу. Просто смогу с кем-то переспать. Ради цели. А оказалось все не так. Оказалось, чтобы спать с кем-то, лучше испытывать к нему чувства. Доверять хотя бы, иначе это похоже просто на раздел туши на скотобойне.

Я только почувствовала, как ослабели его объятья. Но он не выпустил совсем – держал, не говоря ни слова.

* * *

Не надо было ее отпускать.

Мне надо было забрать ее еще тогда, пять лет назад. Можно было и не присваивать, но просто не отпускать. Яворский же смог ее не тронуть, и я бы смог. Вырастил бы, уберег от всего этого… Но я сдался, отпустил, принял ее отказ.

– Ромашка, – позвал, когда она моргнула, пялясь в потолок. – Надо высушить твои вещи. А потом поедем в город.

– Зачем? – снова моргнула она.

– Будешь определяться с жизнью, о которой мечтаешь.

– Что это значит? – повернулась она ко мне.

– Это значит, что я хочу тебе дать что-то взамен на свободу. Где ты хочешь жить, чем заниматься, как выглядеть, что носить – все мне покажешь.

– Ты все время будешь меня возить и держать рядом? – задала она странный вопрос.

Хотелось встряхнуть ее, но, похоже, встрясок на сегодня достаточно.

– Может, к врачу тебя свозим, пусть посмотрят, почему тебе больно.

– Потому что ты большой, Медведь. И тебя было много, – она заворочалась в одеяле.

– Может, меня было слишком много, и тебе нужна помощь, – разжал я руки, выпуская ее. – Или дай посмотреть.

– Ты гинеколог?

– Да.

– Ты врешь, – усмехнулась она, оживая.

– Почему я не могу быть гинекологом? – старался быть серьезным.

– Ну не знаю. Я бы к тебе не пошла на прием. А если бы пошла, то сбежала бы сразу, как ты вошел в кабинет.

– А я вхожу и запираю двери. И кабинет мой в конце коридора – там не слышно, как ведьмы пытаются сбежать из кресла.

Ромка рассмеялась.

– Ну ладно, – вдруг откинула одеяло и послушно раздвинула ноги. – И я ни разу не была у гинеколога. Ты будешь первым.

Я постарался войти в образ беспристрастного врача – обнял ее колени и осторожно раздвинул, склоняясь ниже.

– Ты – не гинеколог, – усмехнулась она, поджимая пальцы на стопах. Минутка юмора прошла, и Ромку снова начала накрывать паника. Я стиснул зубы и осторожно осмотрел ее, увлажнив пальцы.

– Снаружи ничего страшного, – хрипло заключил, тяжело сглатывая. Она пахла так, что захотелось зарыться носом и забыться. – Немного порозовело. И я не гинеколог. – Я позволил ей сдвинуть ноги и убрал руки, чтобы не вызвать нового приступа паники. – Но если что-то почувствуешь – скажи, поедем к настоящему врачу.

– А я бы съездила с тобой к врачу, – приподнялась она на локтях, усмехаясь. – Народ в очереди под кабинетом обзавидуется…

– Чему?

– Тебе, Дар… Знаешь, если бы не проблемы у моих друзей, я бы поехала с тобой в город. И к папочке тоже бы заехала!

– Я думал, ты от жизни хочешь другого, а не хвастать живым медведем на поводке, – я поднялся и направился к шкафу.

– Дар, прости, – послышалось позади неуверенное. – Я правда не знаю, что с тобой делать.

Я остервенело рылся на полке с футболками. Тут все так и осталось, как я бросил тем вечером. Даже пылью покрылось – пришлось отряхивать.

– Мы оба не знаем, что делать друг с другом. Но вот тебе краткий ликбез: нельзя возвращаться к зверю, который тебя выбрал. Отпустить один раз возможно, второй – исключено. И я не отпущу. Буду зверем, сволочью… но не отпущу. – Я выглянул из шкафа и обернулся. Ромка сидела на кровати, уязвимо обняв колени, и растерянно моргала. И я снова жалел ее, рискуя тронуться умом, потому что зверь мой жалости не испытывал. – Скорее, убью.

– Своеобразно, – усмехнулась она. – Сразу захотелось жить.

– Вот этим и займемся. – Я направился к ней со стопкой одежды. – Держи. Выбери что-нибудь, что больше подойдет, и спускайся. Я пока развешаю постиранные вещи.

Понятия не имел – для нее это было достаточной заботой? Или слишком?