— Острое посттравматическое стрессорное расстройство, — объяснил тот. — Ну, и уже на фоне стресса дебютировала шизофрения. Видимо, предрасположенность была.

— Лопнула, надо держать, а то развалится, — продолжал бормотать Матвей. — Казнили меня. Положили под колесо и наехали. Голова лопнула, больно…

— Матвей, ты что такое говоришь? — пытался убедить его Крюков. — Ты живой, и голова у тебя целая, я же вижу…

Психиатр покачал головой:

— Напрасный труд, Игорь Андреевич. Бред тем и прекрасен, что логики в нем никакой нет и быть не может. И переубедить человека в таком состоянии невозможно, все ваши доводы он использует в обратном значении; он думает, что вы хотите его обмануть.

— Но почему это не может быть правдой? — размышлял Крюков. — Вдруг кто-то действительно положил его под машину…

— Вы хотите сказать, что кто-то реально собирался его казнить?

Крюков пожал плечами. Спросил:

— А что со второй пациенткой? Ситуация такая же тяжелая?

— Нет, там все проще, — сказал психиатр. — Идемте.

Вторую пациентку они нашли в столовой, где как раз закончился обед. Звали ее Лейла; это была таджичка средних лет, в цветастом халате. Крюков и психиатр сели напротив Лейлы, и психиатр объяснил:

— Ситуация у нее стабильная, угрозы здоровью я не нахожу.

— Уважаемая, почему вы молчите? — обратился Крюков к Лейле. — Говорить не можете? Не понимаете по-русски?

Лейла молча покачала головой.

— Я и с переводчиком могу прийти, — сказал капитан.

Лейла опять покачала головой. Крюков жестом попросил психиатра отойти в сторону, чтобы он остался с больной наедине. Когда доктор отошел, Крюков сказал:

— Может, вы доктора боитесь? Можете просто кивать. Вы помните тот день, когда ваш водитель сбил девушку под эстакадой?

Лейла все так же качала головой.

— Совсем ничего? Ну хорошо. А почему вы сюда попали? Что-то случилось?

Лейла перестала качать головой, сидела неподвижно.

— Кто-то вас обидел? — спросил Крюков. — Или… кто-то на вас напал?

Женщина вздрогнула.

— Напал? Вас хотели наказать? Может быть, казнить?

Лейла всхлипнула, закрыла лицо руками. Подошел психиатр:

— Игорь Андреевич, я все понимаю, но с ней так нельзя.

Крюков встал, пожал врачу руку:

— Спасибо за помощь. Я еще появлюсь.

И уже повернулся уходить, как вдруг услышал голос Лейлы:

— Позор, такой позор!

Он в удивлении обернулся.

— Такой позор! Лучше умереть! Ничего не скажу, уходи!

…В квартире Юровых опять отключили воду, и мать помогала сыну умыться, поливая ему на руки из ковша.

— Сказали, до конца недели воды не будет, — сообщила мать. — «Бедный повержен везде»… Знаешь, кто сказал?

— Не-а.

— Овидий.

— Потерпи, мать; школу закончу — и заживем нормально, — пообещал Максим.

Мать ласково погладила сына по спине:

— Терплю, мужичок ты мой…

Вылила остаток воды, подала сыну полотенце.

— Так о чем вы с участковым-то разговаривали? — спросил Максим, вытираясь.

— Да как-то все вокруг да около, — ответила мать. — Спрашивал, есть ли у тебя девушка, как ты в эту школу попал… Телефон твой отдал…

— Это ты ему про стихи сказала?

— А не надо было? Прости… Максимка, а кто такая Истомина?

— Это… — попробовал ответить Максим, — это…

И не смог. Хорошо, что полотенце закрывало его лицо… Он вспомнил один день…

…После урока английского Максим специально задержался, чтобы хоть немного побыть с Анастасией Николаевной наедине. Но, как назло, Алина Русанова остановилась возле учительского стола и что-то тихо, с улыбочкой говорила учительнице. Та не выдержала, резко сказала:

— Уходи!

Алина, криво усмехнувшись, вышла из класса. Глаза Истоминой были полны слез. Юров шагнул к ней:

— Анастасия Николаевна! Она вас обидела?

Истомина обернулась к нему:

— Максим, перемена давно началась, иди.

— Я ей шею сверну, — пообещал Максим.

— За что?

— За вас.

Она внимательно посмотрела на него, улыбнулась. По виду Максима Юрова было ясно — он влюблен.

— Максим, я давно хотела спросить… — сказала Истомина. — Знаешь, я несколько раз находила у себя стихи…

— И что? — спросил Максим, упорно глядя в сторону.

— Ты не знаешь, кто бы мог их мне писать?

— Нет, не знаю.

Истомина достала из сумочки сложенный листок, прочла:

Помолчала немного, потом сказала:

— Жаль, что ты не знаешь автора. Если бы знал, то мог бы передать, что мне очень нравится.

— Нравится?! — Максим не мог поверить в такое.

В ответ она улыбнулась ему.

— Вы только не говорите никому, пожалуйста, — попросил Максим.

— Только тебе, — сказала она. — И знаешь что? Сердце никогда не бьется зря. И даже если тот, кого ты любишь, не испытывает к тебе таких же чувств — ему это все равно очень надо. Всем надо, чтобы их любили…

Внезапно Максим схватил ее руку, прижал к губам — и выбежал из класса.

…Возле дверей психиатрической больницы Крюкова ждала Тоша. Она опять что-то жевала. Спросила:

— Ну как?

— Душераздирающе, — ответил Крюков. — Опять жуешь?

— Отстань. Лучше скажи, почему такая секретность? Почему надо было через меня все это узнавать: адрес больницы, имена подозреваемых… Какие-то тайны мадридского двора. У ненаглядной своей не мог спросить?

— Спросил. Чуть не убила.

— Да ладно… — не поверила Тоша. — Мне что, теперь бояться?

— А ты молчи про это, как рыба.

— Как очень большая рыба. Может, перекусим где-нибудь?

— Нет, я сегодня ужинаю со своим агентом.

— Красивая?

— Не особенно. Мальчик, семнадцать лет.