— Прогуливал?

Юров вновь промолчал.

— Болел? — капитан предлагал все новые объяснения. — Или стихи ночью писал — и проспал? Или эсэмэс получил, расстроился и в школу решил не идти? А?

— Какую эсэмэс?

— Вот эту, — ответил Крюков и открыл свой блокнот. В него была вложена распечатка — фотография, сделанная с экрана телефона. Там значилось: «Не пиши мне больше! Никогда!!»

Юров посмотрел на распечатку, а потом с ненавистью поднял глаза на Крюкова.

— Это не ваше дело, — процедил он сквозь зубы. — Есть вопросы — вызывайте повесткой. В присутствии взрослого. Или адвоката. Я пошел.

Повернулся и ушел, сутулясь.

В офисе Алексея Сотникова, на том месте, где уже сидел капитан Крюков, теперь сидел Миша Барковский. И тоже крутил в руках головоломку. А хозяин кабинета излагал ему свое видение ситуации.

— Короче, мой юный друг. Все зашло слишком далеко, — заявил он. — Тебе надо уйти из этой школы.

— А в чем проблема? — спросил Барковский. — Что именно зашло? И куда?

— Я бы на твоем месте не придуривался, а реально оценил ситуацию, — посоветовал Сотников.

— Так в чем проблема?

— Проблема в том, что несовершеннолетние дети без согласия родителей участвовали в незаконном исследовании и были вовлечены в не сертифицированный игровой процесс, содержащий информацию о противоправных действиях.

Сотников нарочно излагал ситуацию языком прокурорского заключения, для того чтобы его собеседник понял: он не шутит. И закончил так:

— Любое юридическое разбирательство, связанное со «Спартой» в этой школе, похоронит весь проект.

— Другими словами, тебя посадят, если узнают?

— Посадят тебя, — уточнил Сотников. — А меня убьют.

Барковский удивленно поднял брови. Он не верил в эти угрозы. Сотников объяснил:

— Как ты думаешь, Миша, сколько денег инвестировано в этот проект?

— Миллион долларов? — предположил Барковский.

— Миллионы, — поправил Сотников. — И инвестированы они людьми, у которых… скажем так, довольно архаичные понятия о финансах.

Сотников говорил предельно серьезно, однако Барковского не убедил.

— Я никуда не уйду, — заявил он. — Класс нуждается во мне сейчас, как никогда раньше. Да и потом, это глупо — никто не занимается «Спартой». Крюкова интересует самоубийство моей классной руководительницы.

— Не интересуется «Спартой»? — голос Сотникова был полон иронии. — А что же он тогда тут, по-твоему, делал? Я скажу тебе. Он интересовался «Спартой» и тобой.

— Тем более сейчас уходить из школы глупо. Он что-то заподозрит, станет копать. Да и куда я уйду, Алексей Петрович? Экзамены на носу…

— По-моему, ты сошел с ума, — заключил Сотников.

— А по-моему, ты мне должен денег, — возразил Барковский.

— Не наглей.

— Нет, ну правда. Если ты рискуешь жизнью, то не должен жадничать. И потом, сегодня вечером я приглашен на ужин. Господином участковым. В «Пельмешку». Не хочу оставаться у него в долгу.

— Что ты задумал?

— Моя задача — искренне помочь ему в расследовании самоубийства Анастасии Николаевны, — объяснил Барковский. — И при этом постараться отвести его внимание от тебя и «Спарты». Ведь так?

Сотников кивнул. Тогда Барковский характерным жестом нищего, просящего денег, протянул к нему руку. Сотников покачал головой, подошел к стене, открыл фальшивую панель. За ней обнаружился сейф. Он набрал шифр на замке, открыл сейф, достал оттуда несколько купюр и снова закрыл дверцу и задвинул панель. А деньги протянул Барковскому. Тот с сомнением посмотрел на сумму, сказал:

— Этого мало.

— На «Пельмешку» хватит, — заявил Сотников.

…Майор Липатова сидела за столом в своем кабинете и что-то изучала в компьютере. Над ней стоял Крюков и принюхивался к запаху духов.

— Не надо так близко, — попросила Липатова. — И не сопи.

— Издалека мне не видно, — объяснил капитан.

— Тебе и не должно быть ничего видно в моем компьютере.

— Меня твой компьютер интересует в тысячу раз меньше, чем твое декольте.

Липатова возмущенно обернулась и отпихнула его в сторону. Скомандовала:

— А ну сядь вон туда!

Крюков со смиренным лицом сел, куда указали.

— Игорь, это идиотизм, понимаешь? — заявила советник юстиции. Она уже не могла думать о работе. — Ты же не думаешь, что у нас опять… что-то может быть.

— Как раз думаю, — возразил Крюков. — И да, это идиотизм. Или все дело в том, что я тебе уже не ровня?

— Дурак. Дело в том, что наши отношения однажды закончились бедой. И я не хочу, чтобы что-нибудь еще случилось.

— Снаряд в одну воронку два раза не падает, — напомнил капитан.

— Игорь! — возмущенно воскликнула Анна.

— Что? — в тон ей ответил Крюков.

Тут она взглянула на экран и уже другим, спокойным тоном сказала:

— Ничего. Пришел ответ на запрос. Давай почитаем про твою Алину Русанову.

…Мать Наташи Белодедовой, Галина, и Марат сидели в ее машине.

— Не ожидала, что ты ко мне придешь, — призналась Галина. — Ты прости, что я тебя тогда так назвала. Не люблю я ваших, если честно, не люблю…

— Я пришел, чтобы вы мне объяснили, — сказал Марат. — Наташа мне ничего не рассказывает.

— Ну, давай объясню, — согласилась Галина. — Два года назад она вечером шла из бассейна мимо стройки. А тут какой-то гастарбайтер… Наркот проклятый, на дозу ему не хватало… Накинулся на нее, сразу стал по голове бить. Мало того, что лыка не вязал, так еще и по-русски почти не понимал. Хорошо, кто-то мимо шел… У Наташки тяжелая черепно-мозговая… Две операции, трепанация черепа… Восстанавливалась полгода в общей сложности. Могла бы и не выжить… Как волосы отросли, перевелась в вашу школу. А тут оказалось, что образовалось уплотнение. Давит на зрительный нерв. Прогрессирующая атрофия. Нужна еще одна операция. Но квоту на нее больше года можно прождать. Или в Германию ехать. Там в Мюнстере, под Дюссельдорфом, есть клиника, там такие операции делают. Но денег на нее у меня пока нет. Все.

— Это стоит двадцать тысяч евро? — уточнил он.

— Да. Это же нейрохирургия. Но ничего. Продадим что-нибудь. Займем. Помоги мне ее уговорить. Можешь?

Но Марат собирался сделать больше этого.

— Я найду деньги, — сказал он.

— Ты?

— Да. Я найду деньги. Я ее люблю, понимаете?

— Понимаю, — кивнула Галина. — Много раз слыхала. От разных мужчин. «Люблю, люблю…» Сначала веришь, а потом… Потом тебя крючит от этого, и ты, словно манекен, деревенеешь…