Не только в лицо ее вернулись краски жизни – ожила она вся, вся ее натура, и Троянда в очередной раз совершила для себя открытие: какой веселой, общительной, смешливой оказалась несчастная Пьерина! К своему великому удивлению, она как-то раз обнаружила в каморке Джильи величайшую тесноту, случившуюся из-за множества набившихся туда аретинок, безо всякого смущения болтавших с больной, будто со старой подругой. Как выяснилось, некоторые из них и впрямь были знакомы с Пьериной прежде, еще два года назад, до того, как она сбежала с Лазарио, и теперь с удовольствием посвящали ее во все перемены, случившиеся в жизни синьора Пьетро за это время. Перемены были и хорошие, и плохие, но самой ужасной, на их взгляд, было появление «этой неотесанной Троянды». Как-то раз упомянутая особа явилась в самый разгар перечисления своих недостатков. Филумена (с некоторых пор она высоко вздымала знамя ненависти к фаворитке хозяина и считала своим долгом поливать ее грязью при всяком удобном случае) тараторила с такой скоростью, словно боялась не успеть, и Троянда успела узнать, что она – великанша, которая выше чуть ли не всех в доме; ест она столько, что с каждым днем толстеет все больше и скоро не пролезет в дверь; волосы красит – «да разве бывает на самом деле такой цвет? Он же совершенно неестественный!» – а нога у нее такого размера, что башмачник жалуется: на туфли этой синьоры уходит кожи чуть ли не в два раза больше, чем на туфли любой другой женщины.

Последние слова почему-то уязвили Троянду больнее всего, она даже замерла на месте, но едва чуть очнулась и приготовилась ворваться, изобличить Филумену, предложив сравнить размер их ног, и тогда еще неизвестно, кому придется стыдиться! – как ее снова пригвоздил к месту осуждающий голос:

– Стыдись, Филумена! Как далеко может завести тебя злобная зависть! Тебе следовало бы получше мыть глаза по утрам. Тогда бы ты видела, что донна Троянда – истинное чудо доброты и милосердия, и любовь синьора Пьетро ею вполне заслуженна. А что до меня, – продолжала Пьерина, – то я ведь знаю: если бы не заступничество донны Троянды, синьор никогда не простил бы меня и не принял обратно. И я не выжила бы, когда бы она не ходила за мной с самоотверженностью родной сестры! Так что я обязана ей жизнью, и нет ничего на свете, чего я не сделала бы ради нее.

Гробовое молчание воцарилось за стеною. Верно, у злословиц языки прилипли к гортани от такой отповеди. Троянда же вообще впала в столбняк, ибо никак не ожидала услышать такой панегирик себе… и от кого? От Пьерины! Она сразу узнала ее низкий, хрипловатый голос, и даже слезы на ее глазах выступили, так что она едва успела их скрыть, когда дверь распахнулась и пять или шесть аретинок вышли от Пьерины, смущенно опуская головы, чтобы не встретиться взглядом с Трояндою. Филумена шла последней и вообще сделала вид, что жертвы ее злословия здесь нет, а присутствует, скажем, некая новая статуя. Впрочем, этим легкомысленным особам все было как с гуся вода! Едва удалившись на приличное расстояние, они разразились дружным хохотом, достигшим слуха Троянды (на что, конечно, и надеялись насмешницы), но это не поколебало ее умиления и признательности Пьерине. Впрочем, аретинок этот случай с нею тоже не рассорил: они по-прежнему бегали к Джилье, делясь своими маленькими и большими бедами и радостями, болтая о чем попало…

С ней вообще очень легко было разговаривать – Троянда в этом сама скоро убедилась. Пьерина как-то раз спросила:

– Скажи, ради всех святых, зачем ты напала на бедного купца в той лавке?! Хотела поживиться его добром?

Троянда криво усмехнулась шутке:

– Да ничего особенного. Мой карнавальный костюм порвался, я и зашла в лавку сменить его, ну а купец просто-напросто испугался моей маски.

– Да уж, немудрено! – согласилась Пьерина. – Я и сама, увидев тебя тогда, чуть не умерла от страху. Но… но признайся: ты ведь прикончила бы беднягу, непременно прикончила бы, когда б я не помешала?

– Не думай, что я тебе за это благодарна! – взорвалась Троянда. – Ты мне и впрямь помешала! Орландини заслужил смерть, потому что убил мою мать.

Она не собиралась в этом признаваться, ну совсем не собиралась! Но не совладала с запальчивостью. Вдобавок в глазах Пьерины было такое участие, она смотрела так сочувственно, так понимающе, что Троянда рассказала ей о трагедии своего детства, о внезапной встрече на Мерчерие, о тщательно разработанном замысле, который… который рухнул в последний, решительный миг из-за пронзительного вопля полуживой замарашки.

– О нет, – покачала головой Пьерина, – поверь, я вовсе не считаю себя виновной! Ты считаешь, что месть твоя была справедливой, но Господь, верно, так не считает, иначе не послал бы меня остановить тебя.

– Вот как? Значит, ты – Божий посланец? Не много ли на себя берешь? – неприязненно фыркнула Троянда.

– Нет, не много! – опять покачала головой Джилья. – Я верю, что это истинно так. Ежели бы Господь одобрял тебя и порицал меня, он позволил бы мне умереть в ничтожестве и всеобщем осуждении, не дал бы мне снова изведать счастья – удостоиться прощения господина и твоих милосердных забот.

Троянда даже ахнула от изумления таким поворотом дела. А эта Джилья умна, весьма умна! И конечно, очень трогательно, что она так близко к сердцу принимает огорчение Троянды и всеми силами пытается ее укрепить:

– Не думай о том, что Орландини избежал в тот миг смерти. Поверь, он уже стократ наказан. В конце концов, что такое смерть? Пусть и мучительное, но одно мгновение. А ты его наказала мучением пожизненным, страхом таким, что он везде и всегда будет преследовать Орландини. Да спрячься он хоть в землях, где по берегам рек лежит золотой песок, а с неба вместо дождя падают жемчужины, и то не найдет себе покоя и счастья. Ужас, что перед ним вот-вот появится окровавленный призрак, будет вечно отравлять его существование!

Ну что же, звучало убедительно и очень удобно. И все-таки для Троянды было мало воображаемых страхов Марко! Ее душа всегда была созерцательной и тихой, в ней была полнота равновесия, но Марко разрушил это гармоничное спокойствие, и чтобы достигнуть его вновь, Троянда должна была, ей необходимо было, насладиться местью!

Но что она могла поделать?! На следующий же день bravi Аретино вернулись в лавку – чтобы увидеть: она закрыта, – и больше уже хозяин в ней не появлялся, бросив товар на произвол судьбы. Пьерина рассказала, где живет Орландини, но опоздали и здесь: купец сбежал вместе со всем своим имуществом, не сказав, куда, исчез бесследно! Конечно, какие-то его торговые партнеры наверняка знали о его новом месте жительства, но где искать тех людей?.. И Троянда все чаще возвращалась к утешительным рассуждениям Пьерины, все больше времени проводила у нее, все больше радости находила в их общении.

* * *

Положение Джильи в доме между тем изменилось. То ли подействовали уговоры Троянды, то ли Аретино, по широте своей натуры, ничего не мог делать наполовину, однако, раз выказав свое расположение Пьерине, он уже не прекращал это делать. Поскольку ее прежняя одежда годилась только на то, чтобы сжечь эти тряпки дотла, да поскорее, что и было сделано, то ей сшили несколько новых нарядов, и Пьерина о каждой мелочи подолгу и с удовольствием совещалась с Трояндою. Любимым цветом Джильи был зеленый, ну, еще серебряная парча, а золото идет золоту, говорила она, восхищаясь чудесными кудрями Троянды. У нее-то самой волосы хоть и имели красивый, яркий черный цвет, но были жидковаты, поэтому Джилья не носила их распущенными, а укладывала вокруг головы и прикрывала серебряной сеткой с изумрудами, которая была ей подарена не кем иным, а самой «дамой Корреджо»!