— Не смог бы. И пропал. Странно все это, ты не находишь, Воронов?

— Что, товарищ полковник?

— То, что ты уцепился за эту женщину как за единственную ниточку, которая выведет тебя на маньяка. Ты потерял столько времени, пока… — Он неуверенно глянул на Самохина — тот с каждой минутой выпячивал грудь все сильнее. — Пока твои коллеги шли другим путем. И им удалось сделать то, что не удалось тебе. Они взяли его, капитан Воронов.

— Кого? — Между лопаток снова сделалось холодно и противно, как если бы ему кто-то швырнул кусок льда за шиворот.

— Взяли маньяка. Самохин и его группа. — Полковник беззвучно пожевал губами, и снова Воронов прочел в его глазах неуверенность. — Он дал признательные показания по всем эпизодам, кроме потерпевшей Богдановой.

— Вот как, значит.

У него, честно, голова закружилась. Он не верил! Не верил, что Самохину удалось, да еще так запросто, то, что не удалось ему. Так не бывает.

— И кто же он, товарищ полковник?

— Это учитель. Учитель начальной школы. Обычный, неприметный человек. Добрый, вежливый. С проблемами сексуального характера. С этими проблемами он неоднократно обращался к докторам, гм. К слову, капитан, его облик полностью соответствует психологическому портрету, который для нас подготовили специалисты.

— И в который ты не верил, Володя, — с легким упреком вставил Самохин.

Но Воронову в его реплике послышалось нечто большее. Слова Самохина звучали так, как будто он уже прозревал аплодисменты. Не умозаключения следователя, а гортанный клич самца-победителя. Самохин наверняка мысленно свой торс уже увековечивал в бронзе.

— Улики? Есть улики, товарищ полковник?

— Все к Самохину, он готовит доказательную базу. Утверждает, что хватит на трех преступников. Н-да. В общем, надеюсь, что сегодняшним совещанием мы подвели итог. Все, я никого больше не задерживаю. Воронов, на минутку.

Он застыл у двери, наблюдая, как коллеги проходят мимо. Самохин вышел последним. И конечно, сволочь, не преминул шепнуть насчет старухи, на которую тоже бывает проруха.

Гад.

— Ты понимаешь, что это провал, Володя? — Полковник устало покачал головой, глянул на него с укоризной. — Не ожидал. Честно, не ожидал от тебя. Всегда так успешно раскручивал дела. А тут сломался!.. Может, твои семейные неурядицы тебя подкосили, не берусь судить. Но такой провал сразу после назначения на должность… Это не есть хорошо, н-да. Слушай, а ты в отпуск не хочешь?

— Я уже был в отпуске, товарищ полковник, — напомнил Воронов.

— Так я тебе еще один устрою! Запросто.

— Товарищ полковник, простите, что перебиваю. — Воронов вздохнул, покусал губу. — В отпуск мне не надо. И просьба… Можно мне его допросить?

— Кого? Маньяка?

— Подозреваемого.

По тому, как сощурил глаза полковник, он понял, что положение его не из лучших.

— Допрашивай. Самохину скажи, что я разрешил, — нехотя кивнул Огарев. И махнул в сторону двери. — Все, ступай. И впредь, пожалуйста, будь аккуратнее с версиями. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. И знаешь, как к тебе относится Самохин. Он не преминет… Ладно, иди. Допрашивай, пока его в изолятор не увезли. Я распоряжусь.

— Итак, вы утверждаете, что именно вы убили всех троих?

Двадцатью минутами позже Воронов уже допрашивал подозреваемого.

Самохин, понятно, активно воспротивился тому, чтобы такой допрос состоялся. К счастью, не в его полномочиях пока спорить с начальником уголовного розыска и уж тем более перечить полковнику. Сдался.

— Только нового ничего он тебе не сообщит, — предупредил он и осторожно улыбнулся. — Чистосердечное уже есть.

Да что там, он даже показал Воронову чистосердечное признание убийцы, написанное аккуратным, почти детским почерком. Но он все равно решил допросить подозреваемого. Для себя надо было эту тему закрыть.

— Да, утверждаю. Я убил. — Мужик тяжело, с присвистом выдохнул и вдохнул. — Их всех. Четверых. Красивые девушки.

— Как вы это делали?

Воронов с сомнением рассматривал худого до изнеможения, невысокого мужичка. Сгорбленный, трясется. Разве такой может увлечь красивую девушку? Увлечь настолько, чтобы она пошла за ним куда угодно? Чем он их соблазнял, баснями Крылова, что ли? Близкие жертв рассказывали, что девушки были чрезвычайно разборчивы в связях. Потому и ходили одни, что слишком копались, — так ему растолковала одна из подруг последней погибшей.

Кто же при такой разборчивости увлечется этим неказистым персонажем? Как такое возможно?

— Что как делал? — Мужичок вздрогнул, затравленный взгляд заметался по тесной комнате. — Я все написал. Оставьте меня в покое!

— Мне интересно знать, как вы с ними знакомились. Где?

— По-разному, — пожал тот плечами. — С одной возле кинотеатра «Маэстро». С последней — в переулке возле дома, где она жила. С первой?.. С первой не помню. И еще с одной не помню где… Перемешалось все в голове. Стучит вот тут! Стучит больно-больно.

Он вдруг принялся методично постукивать себя кулаками по лбу.

«А ведь он наверняка болен», — вдруг подумал Воронов. Сколько ему лет? Тридцать? Сорок? За пятьдесят? Ничего конкретного, человек без возраста. Тщедушный, слабый, несимпатичный. Никакая женщина не пойдет с таким добровольно. Изобрази он сраженного приступом человека, любая скорее вызовет неотложку, чем присядет рядом с ним и попытается нащупать пульс.

Он был мало того что несимпатичный, так еще и неряшливый какой-то. А на жертвах, как известно, не обнаружено ни слюны, ни спермы, ни волоска, ни соринки. Убийца их как будто стерилизовал после своего мерзкого акта. Он очень, очень аккуратный.

То же самое в случае с Богдановой: на ее голом теле ничего не обнаружено. Никаких следов чужого ДНК. Но она осталась жива. Почему?

Так, стоп, одернул себя Воронов. Ему запрещено параллелить эти случаи.

— Что вы говорили им, когда знакомились? — спросил он, когда учитель начальных классов затих.

— Как что говорил? — Тот поднял на Воронова мутные глаза. — Что обычно говорят девушкам? Разве вы не знаете?

— Нет, давно не знакомился. Женат, знаете ли, — соврал Воронов. — Да и в юности не был мастером разговорного жанра.

— Да уж, не были!

Мужичонка, Воронов мог поклясться, глянул на него с дикой завистью.

— Вы и сейчас молоды и пригожи.

Так и сказал: «пригожи». Ничего себе! Ему таких слов даже жена в лучшие годы совместной жизни не говорила.

Он пригожий? Надо у Людки, Никитиной жены спросить: она считает его пригожим?

— За вами любая и в огонь, и в воду, — продолжил бубнить учитель. И рассматривал Воронова словно под микроскопом. — Коренастый, сильный, глаза вон какие светящиеся. Девушкам такие, как вы, всегда нравятся. Не то что я. У меня с ними всегда проблемы. Они давно от меня нос воротят, сучки!