Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Смотрите, вон он! – воскликнула она, показывая на сцену.
Джо, каким-то чудом сумевший забраться на подмостки, в порыве благородного гнева ринулся на актера-Симбу («хорошего»), сражавшегося с актером-Скаром («плохим»).
– Пойду заберу его, – фыркнул я, поднимаясь.
Кьяра удержала меня за руку:
– Не надо.
– Но как…
– Оставь его в покое. – Она потянула меня вниз, и я снова сел. – Кто сказал, что все истории должны кончаться так, как задумано?
В общем, поскольку Джованни, очевидно, не разобрался толком, кто из двоих хороший, а кто плохой, а Скар ему понравился, то он и решил прийти на помощь ему и со всей силы вцепился в ноги Симбе, который по сценарию как раз должен был победить в борьбе. Тот, пытаясь одновременно продолжать игру и аккуратно, не причинив вреда, освободиться от Джо, в конце концов навернулся со скалы и утянул за собой разрисованный пальмами задник из папье-маше.
Веселье немцев переросло в настоящую эйфорию. Они повскакали со стульев и принялись бешено аплодировать, в исступлении выкрикивая свои непонятные длинные немецкие слова.
Это был самый успешный спектакль за всю историю кемпинга.
* * *
Героем второго значимого события стал тот самый итальянский мальчик с игрушечным ружьем, которое говорило «огонь». Как-то утром, прогуливаясь с Аличе и Джо по дорожкам кемпинга и ожидая, пока проснутся родители и Кьяра, мы его встретили. Ружье висело на плече; увидев нас, он вскинул его, как будто наткнулся на немецкий патруль.
– Что с ним? – спросил он, преграждая нам путь и беря на мушку.
– С кем? – отозвалась Аличе.
Мальчик указал подбородком на Джо:
– Вон с ним.
Аличе обернулась и с притворным непониманием оглядела брата.
– А что? – спросила она, сделав удивленное лицо.
– Он странно разговаривает.
– Странно разговаривает?
– И у него странное лицо.
– А-а-а. – Аличе, прижав палец к виску, облегченно расплылась в улыбке. – Теперь все понятно. Извини, мы так редко встречаем людей, которые там не были…
– Где?
– В Гренландии.
– В Гренландии? – нахмурился мальчик.
– Ну да. Мы там живем часть года. Наш папа – ученый.
– Живете в Гренландии?
– Часть года, – уточнила Аличе, поднимая вверх указательный палец. – Он там родился, поэтому, разумеется, говорит только на гренландском. И выглядит как гренландцы.
– Горен…
– Гренландцы. По-местному – «калааллисут». Или гренландские эскимосы.
Мальчик застыл, выпучив глаза и раскрыв рот, точно рыба. Но ружье не опустил.
Джованни что-то произнес. В переводе это означало: «Сколько можно терять время с этим идиотом?» Аличе с молниеносной реакцией выдала набор непонятных слов с множеством «к», «т» и «а».
– Что вы сказали? – спросил мальчик.
– Что нам пора. Родители уже, наверно, подогрели нам оленье молоко.
– Оленье…
– Ну да. Ты представляешь, как сложно его тут найти? Не могу понять, почему его сюда не возят. Ну ладно, приятно было познакомиться. Захочешь оленьего молока – заходи в гости.
Аличе прошла мимо мальчика, стоявшего с таким лицом, словно перед ним приземлилась летающая тарелка. Джованни улыбнулся и помахал ему рукой в знак прощания. Я завершал процессию. Когда мы отошли подальше, я оглянулся посмотреть, как там дела; мальчик так и стоял с поднятым ружьем, не отрывая от нас изумленного взгляда.
– Потрясающе! – воскликнул я, повернувшись к Аличе. – Как это тебе в голову такое пришло, про Гренландию?!
Она пожала плечами:
– Вчера прочитала. Это было в летнем задании.
Я смотрел на нее.
И завидовал.
Завидовал той непринужденности, с какой она защитила Джованни и какой я не нашел в себе за несколько месяцев до того, когда мы были в парке. Я не был на такое способен. Не мог набраться храбрости. Аличе, моя маленькая сестренка, да ты гигант по сравнению со мной!
* * *
Третье значимое событие касалось нутеллы. Вот как все было. Мы с Джо отправились в магазин за молоком к завтраку (не оленьим, конечно). И там я, вспомнив, что у нас почти закончилась нутелла, велел Джо захватить баночку, пока я схожу в молочный отдел.
Взяв, по обыкновению, бутылку нежирного, я пошел искать Джо.
И я его нашел.
В ряду с вареньями и печеньями.
Зрелище было незабываемое.
Вместо того чтобы взять одну банку, Джо пригнал тележку и доверху набил ее нутеллой. Если точнее, всей нутеллой, которая стояла на полке. Опустошил витрину, в общем. После чего забрался сверху и теперь ждал меня в тележке, скрестив ноги и сложив руки на груди. Ну просто царь шоколадной горы.
В груди мгновенно – как бывало каждый раз, когда он вел себя подобным образом, – поднялась знакомая смесь стыда и гнева. Блин, сейчас нам достанется! Меня отругают, и мы в очередной раз опозоримся!
– Ты что тут устроил?! – задыхаясь, крикнул я.
Джо ответил, что, мол, теперь у нас всегда будет нутелла, всю оставшуюся жизнь, и жестом дал понять, что я должен везти тележку к выходу. И принял величественный вид – одна рука подпирает подбородок, другая бок, лицо надменно-суровое. Тоже мне, король нашелся.
В этот момент что-то произошло.
Я не могу сказать, что именно.
Похоже на то, как солнце утром пробивается сквозь жалюзи: его изо всех сил пытаются сдержать, но оно, не желая покоряться, непрерывным потоком льется внутрь, просачиваясь через каждую щелочку. Я вспомнил Аличе, ее реакцию на мальчика с ружьем. Вспомнил Кьяру, как она сказала, что не нужно трогать Джо и что истории не обязаны кончаться как задумано. Вот оно. Наша история – кто ее написал? Мои отношения с Джо, мои отношения с Джо и внешним миром – кто их срежиссировал? Никто. Авторы – мы сами. Но тогда мы сами и придумываем конец. Никто не внушал мне страх подвергнуться осуждению; я сам взрастил его в себе.
И я решил войти в игру.
Я улыбнулся. Улыбнулся Джо, и его параллельному миру, и той легкости, с какой он все вокруг превращал в игру. В кемпинге полным-полно немцев, питающихся пивом и нутеллой; вот-вот кто-нибудь придет за банкой. С неожиданным воодушевлением я взялся за ручку тележки и откатил ее вместе с Джо в конец прохода. Там мы сели и стали ждать. Не прошло и десяти минут, как к полке подошел мужчина в шлепках и майке, из которого немецкость сочилась буквально из всех пор. Он искал и не находил, искал и не находил; и наконец, недоверчиво оглядевшись по сторонам, буркнул что-то себе под нос и раздраженно двинулся к выходу. Он шел в нашу сторону, буквально прожигая взглядом пол. Вот он поравнялся с нами. Поднял голову, скользнул глазами по тележке и… просиял. Он посмотрел на гору банок с нутеллой. Потом на нас. Потом снова на банки. Снова на нас.