– Нутелла, – сказал он, показывая на тележку.

– Йа, – ответил я.

Немец разразился длиннющей тирадой, в которой было страшно много звуков «м» и «з» и которая, как я догадался, означала, что ему позарез нужна нутелла и не будем ли мы так любезны поделиться с ним баночкой.

– Одна? – спросил я, поднимая один палец.

– Йа. Одна, – ответил он.

Я сделал вид, что сомневаюсь. Мы с Джо изобразили оживленный спор. Страсти накалялись; после долгого обсуждения, когда немец уже практически дымился, мы наконец крайне великодушно соизволили выдать ему одну банку.

Немец чуть не бросился нас обнимать; не зная, как и благодарить, он даже раз или два поклонился, прижав банку к груди, а по дороге к кассе оборачивался, кричал «данке» и махал рукой.

Не успели мы с Джо обсудить происшедшее, как появились еще немцы – мама с младенцем и сразу за ней пожилой мужчина – и направились к полке, где когда-то стояла нутелла. Ну и дальше все разворачивалось примерно по тому же сценарию: отчаявшиеся немцы приближаются к нам, замечают тележку с горой банок и Джо сверху и начинают продираться через итальянские слова, нашпиговывая фразы уморительными ошибками (так что нам с Джо, чтобы не расхохотаться, приходится думать о чем-нибудь грустном), а потом, когда мы, проявив фантастическую щедрость, соглашаемся оторвать от себя одну баночку, рассыпаются в благодарностях. Пожилой мужчина даже дал нам денег. Я пытался отказаться, но он сунул евро мне в карман и, потрепав меня по голове, поспешил прочь, словно опасаясь, как бы мы не передумали.

Мы занимались раздачей нутеллы около часа. Дарили людям счастье.

Потом вернулись в фургон, но самого главного, то есть нутеллы, как раз и не принесли. Папа час с нами не разговаривал.

В оставшиеся до отъезда дни немцы в кемпинге буквально не давали нам прохода. Встречаясь с нами на улице, они останавливались поздороваться и поблагодарить, а некоторые даже отводили в сторонку маму с папой и рассказывали им, какие у них замечательные дети.

* * *

Настало время возвращаться в Кастельфранко, на родину радиччо. Но в этот раз все было по-другому. Что-то изменилось – во мне и вокруг меня.

* * *

Витто увезли на каникулы в Америку. Арианна была с родителями в Апулии и решила отключить телефон, типа для оздоровления психики или что-то в этом роде. И поскольку звонить ее родителям я не рвался, услышать ее голос можно было лишь на автоответчике.

К счастью, у меня были Брун и Скар.

И у нас установилась традиция после обеда отправляться на великах в поисках приключений. Ничего противозаконного; впрочем, как говорил Скар, если бы мы что-то и нарушили, то с нашей судебной системой успели бы стать депутатами и изменить закон.

Мы доезжали по грунтовке до Виченцы. Воровали с полей кукурузу. Звонили в двери и бросались шариками с водой. Курили в заброшенных садах, перелезая через забор.

Однажды, ближе к концу лета, я снова пригласил ребят к себе помузицировать. Мы тогда как раз начали сочинять собственные композиции; и прежде, чем я успел сообразить, что делаю, мы уже взяли курс на Каштановую аллею. Я не знал, есть ли кто дома, и даже не задумывался над этим вопросом. Мы вошли и, выкрикивая на ходу: «Ау, дома, вниз, играть, не беспокоить», спустились в парадную гостиную. Брун взял гитару, Скар сел к барабанам, я – к синтезатору. Помню, в тот период у нас шли споры насчет названия нашей группы. Было три основных варианта: «Перекати-поле», «Тридцать три лигурийских регулировщика» и Pokemon Killer, но все они казались недостаточно выразительными. Разогревшись кавером на Biffy Clyro, мы принялись наигрывать все, что в голову придет, в надежде поймать интересный мотив. И вот, когда мы, склонившись над инструментами, с головой ушли в творчество, по лестнице из кухни спустился Джованни.

Меня словно парализовало.

Я перестал дышать.

И играть.

Не поворачивая головы, не шевельнув ни единым мускулом шеи, я метнулся взглядом к Бруну и Скару, а от них обратно к Джо. Тот был в спортивном костюме. И молча смотрел на нас. Джо. Со своими глазами. Со своим лицом. Со своей скособоченной фигурой. Он начал раскачиваться в такт барабанам Скара и сделал вид, что играет на гитаре, как Брун. Он смеялся, смеялся, смеялся. И вместе с Джованни с неожиданной для меня непринужденностью («Почему, почему я этого не ожидал?» – в который уже раз спросил я себя) заулыбались мои друзья. И, улыбаясь, продолжали играть. Словно неожиданное появление мальчика-дауна было для них в порядке вещей!

В голове закружился вихрь мыслей (клянусь, я и правда так думал!): вы что, не видите? это мой брат! он же даун! почему вы не реагируете? разве он не странный? и вы ничего не спросите? не отпустите нелепую шутку, чтобы загладить неловкость? как это вы так спокойны, беззаботны? неужели не удивительно, что я никогда о нем не говорил? потому что если уж он и не произвел на вас впечатления (ладно, допустим), то уж тот факт, что я его от вас прятал, должен вас поразить? или нет?

Нет.

Они не удивились.

И продолжали играть, весело на него поглядывая.

К горлу подкатила привычная горечь стыда. Но в голове тут же прозвучали слова Кьяры, произнесенные в тот день, когда мы смотрели «Короля Льва»: «Оставь его».

Джованни любил музыку, потому что музыка – это движение. Ему нравилось все, даже наша низкопробная импровизация. Он подошел к Бруну и потанцевал перед ним, пока тот тренировал эффектное скольжение на коленях с гитарой, как учили в передаче «Школа рока». Потом забрался на колени к Скару, а тот и бровью не повел; Джо забарабанил по тарелкам – естественно, не попадая в ритм, – но, поскольку нас вряд ли можно было назвать крутейшей в мире рок-группой, его вмешательство ничего не испортило. Брун и Скар продолжали играть – Джо им не мешал. Остановился только я.

Увидев это, Джо решил, что теперь пора подменить и меня.

Он принялся стучать по клавишам, и вышло что-то вроде «до-ми-фа-до» на семь восьмых. Брун отозвался гитарным проигрышем, Скар подхватил ритм на бочке, том-томах и рабочем барабане. Я не мог понять, что происходит. Они музицируют с моим братом?! Почувствовав себя полным идиотом, я снова заиграл.

Джо убежал.

Через минуту он вернулся в какой-то странной шляпе и с горой игрушек и опять начал танцевать. Брун и Скар уже не просто улыбались, а покатывались со смеху, но по-доброму. Джо изобразил, как игрушки танцуют под музыку, а потом принялся бомбардировать ими Скара, и тот отбивал их барабанной палочкой, точно бейсболист. Следующим под прицел попал Брун и, не переставая играть, забегал по комнате, а Джо носился за ним, атакуя его тираннозавром.

Да, музыка умеет стирать различия, и именно это она в тот момент нам и показала. Перед усилителями все равны. Музыка говорит непосредственно с телом, и тело отвечает. Брун высунул язык, Скар мотал головой, я, прикрыв глаза, покачивал плечами, а Джо танцевал и бросался игрушками.