Я плохо помнила, что было сразу после того, как потеряла сознание рядом с той грязевой ямой. Казалось, меня никто и никогда в жизни не найдёт в этих зарослях. Я приходила в себя порой, чувствуя, как меня вбивает в землю дождём. И всё ещё ощущая внутри такую страшную пустоту, точно из меня схлынуло что-то. А правая рука и вовсе как будто отсохла.

Постепенно я совсем пришла в себя. Честно попыталась встать и двинуться вдоль широкой полосы смытого валежника и прибитой травы, что оставил сель. Казалось, ещё немного, и выберусь на дорогу. Но каждый раз меня не хватало надолго. Словно с тем видением, когда иссяк Колодец, что-то пропало, умерло и во мне тоже.

К тому же одной рукой упираться в землю было совсем не удобно, а вторая подгибалась, как плеть, стоило только попытаться что-то ею сделать. Ливень всё никак не хотел прекращаться. Он как будто смывал меня назад: я поднималась, карабкалась, но земля оползала, возвращая меня почти ровно туда, где я была. И не знаю, как долго продолжалась эта бестолковая борьба со стихией, с собственным телом, которое словно перестало мне принадлежать — но в какой-то миг среди всех, наполненных шумом дождя и пробирающим до костей холодом я просто вновь упала — и уже не смогла встать.

Страшный озноб даже не позволял провалиться в беспамятство. Только начинала накрывать тьма, а дрожь, волной прокатываясь по телу, вновь выдёргивала в неприветливый, промокший, кажется, до самых недр мир. А потом я вдруг услышала голоса. И увидела слабый свет, пробившийся через непроглядную серость, что утопила меня в себе, на дне которой я лежала, то ли помалу замерзая, то ли захлёбываясь. Всё тело саднило, ломило то в боку, то в шее. То жжение охватывало исцарапанное лицо.

— Вот вы где, — гулкий звук, как во сне. — Офате. Хория…

Крепкие тиски рук сжались на плечах. Я приподнялась, хватаясь за них. Но никак не могла даже повернуть отяжелевшую голову. Ощутимое тепло потекло через три слоя мокрой ткани. Я затряслась ещё сильнее, всем существом стремясь вперёд — туда, где видела перед собой быстро вздымающуюся широкую грудь и блестящие застёжки кожаной куртки.

— Я не Хория, — просипела, заваливаясь вбок. Кажется, потребовала от своего тела слишком многого, пытаясь хотя бы сесть.

— Неважно, — прошуршало сквозь дождь у виска. — Сейчас это неважно.

Я взлетела вдруг, оказавшись в оковах сильных рук. Невыносимо стрельнуло в боку, отдаваясь в спину. Мышцы скрутило судорогой напряжения от невозможности повернуться так, чтобы унять эти острые неприятные ощущения. Казалось, я разваливаюсь на части.

— Больно, — уронила голову на подставленное плечо.

В нос пахнуло сырой кожей, которую кто-то решил просушить у огня, и мокрой шерстяной тканью.

— Вас осмотрит лекарь, — снова удивительно спокойные слова. — Дайте сухой плащ! Быстро! — куда-то в сторону.

Сверху меня укрыли чем-то и правда сухим. Думается, это ненадолго. Меня закачало мягко, когда мужчина пошёл вверх по склону. По лицу били капли, стекали за шиворот и как будто пропадали без следа, потому что под плотным и, кажется, чем-то пропитанным плащом скапливалось помалу тепло, что исходило от тела того, кто меня нёс. Я наконец смогла разлепить тяжёлые мокрые веки и посмотреть вверх.

Жесткий, поросший тёмной щетиной подбородок. Тонкий, выразительный нос и бездонные, как два провала, глаза, устремлённые вперёд. Волосы Альдора де ла Фиера свисали волнистыми прядями по бокам от его лица, прилипнув к вискам. Но он, кажется, ясно видел, куда идёт. Только щурился слегка. И злился — ощутимо злился. На меня, на себя, на этот ливень.

Но он пришёл за мной — и эта вялая, полумёртвая мысль одиноко сидела в голове. Мне даже не хотелось гадать над этой загадкой. Как так унбар де ла Фиер, этот заносчивый грубиян, эта заноза, вообще сдвинулся с места, чтобы меня отыскать? Не иначе в него ударила молния. Прошила крышу замка и попала прямо ему в темя — другого объяснения не находилось в моей разрывающейся от усталости и потрясений голове.

Всё равно… Сейчас всё равно. Я сильнее прильнула к твёрдой груди Альдора — и стало чуть спокойнее. Но как меня принесли в замок, уже не видела.

Проснулась ранним ясным утром. Таким сияющим, шедро льющим в окно нестерпимо яркими лучами солнца, что даже не верилось. Словно мир снова умылся и стал ещё чище, чем был. Уж я-то точно видела, как сходила с него грязь. И пахло вокруг уже знакомо, а ещё, кажется, только недавно приготовленным деламайем. От этого сочного запаха рот вмиг наполнился слюной и захотелось пить так страшно, будто я не нахлебалась воды по самое горло ещё совсем недавно. Было блаженно тепло и мягко. Но всё равно, стоило только пошевелиться, как всё тело будто бы вспыхнуло пятнами боли: слабее и сильнее в разных местах. Поперёк туловища меня стягивала, оказывается, тугая повязка. Но каждая ссадина, каждый ушиб напомнили о себе все разом, а потому я казалась себе рассыпавшейся на острые осколки.

Я слегка повернула голову и беспомощно посмотрела на шнурок колокольчика, который вызвал бы служанку, если бы я могла до него дотянуться. Сейчас это казалось невыполнимой задачей.

— Давайте я, — уверенный и звонкий голос раздался с другой стороны от постели.

Чувствуя, как сейчас просто начну скрипеть, я повернулась к Маркушу, который проворно встал с обычного кресла, которое стояло в моей комнате. И не знай я его раньше, никогда не подумала бы о том, что двигаться ему сложнее, чем мне.

— Давно вы тут сидите, унбар? — я завозилась, пытаясь приподняться.

Тело, кажется, наконец, начало отмирать, принимать необходимость шевелиться. Обнаружилось, что я переодета в чистую сорочку и даже отмыта от грязи, но не совсем. Ощущение песка и глины на коже осталось, как и лёгкая стянутость. Видимо, меня старались не тревожить слишком сильно.

— Не так уж, — Маркуш позвонил в колокольчик. — Узнал, что с вами случилось, только утром. Когда сам проснулся. Если бы мог, я бы дал хорошего пинка Альдору. За то, что он…

Я тихо рассмеялась, до того у мальчишки был решительный вид. Так и представила лицо Альдора, получи он оплеуху от младшего брата. Юноша насупился слегка, но только на пару мгновений, и разулыбался тоже.

— Значит, это не вы отправили его за мной? — вдруг пришла мысль.

Признаться, в первую очередь подумалось о том, что лишь гнев Маркуша мог бы заставить старшего де ла Фиера пойти против своего же решения. Но неужто он и впрямь такой отходчивый?

— Нет, — мальчишка покачал головой, неспешно проходя к столу, на котором стоял горячий кувшин. — Он сначала отправил за вами слугу. Но тот вернулся и сказал, что нашёл следы сошедшего селя и вашу сумку. А после Альдор сам пошёл за вами. Он бывает принимает горячные решения. Но после… Остывает. Чаще всего. Да и к тому же отправить вас прочь из замка прямо в дождь, было крайне жестоко.

Я тихо хмыкнула: тут не поспоришь.

— Он страдает необоснованной жестокостью? — кивнула благодарно, приняв из рук Маркуша слегка обжигающую ладони кружку.