Но однажды Рая перестала их зачеркивать, и Лев понял: она догадывается о том, что ее мама не вернется. На следующее утро после очередной безнадежно истекшей «даты приезда» дочь не стала ничего спрашивать, а вышла к завтраку в бирюзовых бусах. Увидев на ней длинную нитку синих камушков, свисающую до пояса, Лев выронил из рук тарелку с яичницей, даже не заметив этого. Желто-белая клякса распростерлась на полу. Рая фыркнула на него: «О-о, феерично позавтракали!» – и вышла из кухни, а через мгновение вернулась с ведром и тряпкой и принялась методично убирать комковатую массу и осколки фарфора. При этом у нее было такое же выражение лица, какое бывало у Веры в подобных ситуациях: сосредоточенное и немного сердитое. Лев только сейчас заметил, как сильно Рая стала на нее похожа – не только внешне, но и мимикой, движениями, взглядом, манерой говорить. До него вдруг дошло, что дочь копировала свою мать, возможно, даже не всегда осознанно, и все потому, что беспрестанно думала о ней.

Бирюзовые бусы были на Вере в тот самый день. Жена надела их вместе с длинным платьем из черного шелка в мелкий голубой цветочек. Платье было широкое, струящееся, и красиво трепетало на ветру: в тот день было очень ветрено. Поверх платья на ней был черный плащ, но она почему-то не стала его застегивать, хотя и было довольно холодно. Полы плаща то и дело отбрасывало ветром назад, она неторопливо возвращала их на место, но те вскоре вновь улетали, выворачиваясь наизнанку, и плащ норовил соскользнуть с плеч. В конце концов, он все-таки слетел с нее в тот момент, когда…

Лев испуганно вынырнул из бездны воспоминаний и помотал головой, прогоняя картину прошлого из своей головы: «Нет! Я не могу думать об этом!» Он едва сдержался, чтобы не выкрикнуть это вслух. Еще не хватало, чтоб его приняли за опасного сумасшедшего! Вид у него и так диковатый –того и гляди, испуганные туристы снова позовут полицейских.

Лев огляделся. Шторм утих, а солнце, выглянувшее из-за туч, притягивало к морю людей, будто магнитом. Стоящие рядом скамейки были заняты, да и на пляже уже разлеглись любители загара. По набережной прогуливались несколько человек с мелкими собачонками, хотя на решетке, отгораживающей пляж, висела табличка, означающая, что выгул собак запрещен, а под ней на куске картона красовалась надпись, сделанная большими красными буквами: «Штраф – три тысячи рублей!» Почему-то никто из хозяев собак не обращал на это внимания, а один сердитого вида мопс даже справил прямо под запретным знаком свою малую нужду.

Со стороны павильонов донесся аромат свежесваренного кофе, и Лев вдруг понял, что совершенно не помнит, когда и что ел в последний раз. Может быть, поэтому ему так трудно думать, и воспоминания всплывают в его голове самовольно, причем, совсем не те, которые он ищет! Спрятав в карман мятый листок с запиской дочери, Лев встал и направился к одному из прибрежных кафе. Девушка за стойкой презрительно глянула на него, но сделала это не в открытую, а украдкой, искоса, стараясь, чтобы он не заметил. Лев привык к таким взглядам. Хотя своего отражения в зеркале он не видел уже давно, но примерно мог себе представить, как выглядит: заросший, нечесаный, грязный, с угрюмым видом. От такого обычно ждут неприятностей: или сворует, или будет попрошайничать, а не дадут ничего – так еще напакостит. Поэтому Лев даже сдачу забирать не стал: пусть барменша удивится и запомнит, что глупо судить «по одежке»; забрав кофе и какой-то бургер в промасленной бумаге, он прошел в дальний угол под навесом, заставленным круглыми пластиковыми столиками и креслами.

Быстро проглотив еду, он снова вынул листок и разгладил его на столе ребром ладони. Коротенький текст был прочитан им до этого не меньше тысячи раз, но до сих пор не выдал своего секрета, по-прежнему оставаясь бессмысленным. Лев напряг все свои извилины и начал рассуждать сам с собой: «Считалка, придуманная Раей первоначально, была не такая. Она была проще, намного! Зачем нужны эти числа? Можно было бы решить, что для рифмы, если бы не последняя строчка: «15, 7, 5, 21 – я лучшая из балерин». Обычно эта строчка звучала так: «Три, два, один – я лучшая из балерин». Зачем Рая ее усложнила? К чему относятся эти цифры? Особенно двузначные! Ясное дело, в них что-то спрятано, но как же это понять?! Что кроется в них? Даты? Номера домов? Номер телефона? Черт знает что! Не могу сообразить!» Забыв о приличиях, Лев выругался и стукнул кулаком по столу так, что фарфоровая кофейная чашка подпрыгнула и звякнула о блюдце. Мгновенно примчалась барменша, молча сгребла посуду и удалилась, не взглянув на него. «А чаевые не пропали даром», – подумал Лев, усмехнувшись, и посмотрел вдаль, желая дать отдых напряженным глазам. – Что я упускаю? Чего не вижу?» – продолжал он мучить себя вопросами, чувствуя, как отчаяние расплавленной лавой разливается внутри.

Мимо кафе шли молодая женщина и девочка лет восьми, о чем-то весело болтая. Девочка, так похожая на Раюшку, бодро подпрыгивала на ходу, забегая вперед. Лев засмотрелся на нее, и сердце его сжалось от тоски по дочери. Мысли о том, где она сейчас и что с ней происходит, вновь атаковали барьер в его мозгу, который он специально воздвиг, чтобы не сойти с ума.

Девочка, смеясь, попыталась взобраться на невысокий бетонный парапет, к которому крепилось металлическое ограждение пляжа, но оступилась и сорвалась с него, ободрав коленки. Смех тотчас сменился криком, из глаз брызнули слезы. Мать бросилась к ней, склонилась, разглядывая длинные царапины, наполняющиеся кровью прямо на глазах, заохала, принялась что-то искать в сумке. «Бедненькая! – донеслось до Льва ее утешительное бормотание. – Что же ты такая неосторожная! Ничего, до свадьбы заживет. Сейчас… Вот, салфетки есть». – Женщина приложила к ранам дочки два белоснежных квадратика. Лев смотрел, как мать успокаивает ревущую девочку, и вдруг все его тело от головы до пят прошило сильным нервным импульсом озарившей мозг догадки. В памяти внезапно возникло событие из его жизни, так похожее на то, что он видел сейчас, только произошло оно не на морской набережной, а в московском парке, где они гуляли с Раей в первый теплый летний день, наслаждаясь свободой: он как раз пошел в отпуск, а у Раи начались каникулы – и в обычной школе, и в балетной.

Как балерина дочь делала успехи; Лев замечал это и без ее хвастовства и демонстрации новых возможностей, таких, как «шпагат» и «мостик». Рая похудела, но в то же время стала ощутимо сильнее. На руках и ногах налились изящные упругие мускулы, и вся ее фигура стала точеной, как у лани, а тело – гибким, как ивовый прут. Энергия в юном организме била через край, и в тот день Лев никак не мог уговорить дочь спокойно идти рядом. Она перемещалась по дорожке парка вприпрыжку, подгоняла его, называя сонной гусеницей, забиралась на бордюр и шла по нему с закрытыми глазами, балансируя расставленными в стороны руками. Лев сердился, чувствуя, что добром это баловство не кончится, и так и вышло: Рая споткнулась и растянулась во весь рост на асфальте на глазах у прохожих. Он подхватил ее, рыдающую, на руки и сел на скамейку, устроив у себя на коленях, злясь и жалея дочь одновременно, но та заставила его расхохотаться, горестно проревев: «Я не балерина! Я же просто неуклюжая корова! Я опозорилась!» Лев был потрясен: дочь переживала не из-за разбитых коленок, а из-за того, что у нее не вышло показать ему какой-то балетный трюк! «Чего веселишься?! – сердито крикнула Раюшка, услышав его смех. – Все, не буду больше ходить на балет! Я там хуже всех! Ничего у меня не получается!» Она даже покраснела от злости, удивив его тем, как сильно она, оказывается, переживает из-за своих неудач. Горькие слезы непрерывным потоком текли по ее щекам, и она размазывала их грязными ладошками, протяжно воя и вызывая косые взгляды прохожих. Одна женщина даже подошла и поинтересовалась (у нее, а не у Льва!): «Детка, кто тебя обидел?» «Никто!» – прорычала Рая, отняв руки от лица и сделав «страшные» глаза. Женщина поспешно пошла дальше, а Лев думал о том, как успокоить дочь, пока кто-нибудь не вызвал полицию. Вдруг люди решат, что девочка находится в опасности, и этот мужчина, даже если он, и правда, ее отец, что еще надо выяснить, наверное, плохо с ней обращается. Разбирательств с органами опеки ему совсем не хотелось, тем более, что неполные семьи, где детей воспитывают отцы, а не матери, и так всегда под пристальным вниманием.