Пока она смотрела, изображение уменьшилось. Маленький идалекий, словно искусно сделанная игрушка, перед ней лежал континент — сгородами и реками, железными дорогами, лентами шоссе. Наконец картинкасформировалась и оказалась знакомой Нэнси узнала очертания Голландии, Бельгии иСеверной Франции. Масштаб все еще менялся. Проступили Альпы, вырисовалиськонтуры Италии, вот собор Святого Петра, выполненный с невероятнойтщательностью и видимый до самой мелкой детали, а дальше простирались моря,острова и бескрайние равнины.

Всего трижды успело ударить ее сердце, а взгляд уже обежалИндию и Азию с проблесками озер, и Эверест, чей крошечный пик проступал сквозьдымку расстояния, а когда она вздохнула в следующий раз, Тибет уже наползал наКитай, а линия горизонта уходила все дальше и остановилась наконец на побережьеЯпонии. Перед ней раскинулась Евразия, и в глубине души она точно знала, чтоэто — не воспоминания и не модель, а сам огромный континент со всем, что на немнаходится. Перед ней действительно была часть планеты, населенная миллиардамиобитателей.

Опираясь на крепкую руку Генри, словно наклонившись согромной высоты, она напряженно вглядывалась и смогла различить кое-какиепризнаки человеческой деятельности.

Вот по дорогам движутся точки — больше всего их в СеверномКитае. Нэнси сосредоточила внимание на этом районе. Он мгновенно разросся, аостальная часть видения поблекла и отдалилась.

Бессознательно ей захотелось увидеть людей, и она их увидела— одиночек-пешеходов, группы людей, целые армии в постоянном движении —подробности ускользали, но там несомненно передвигались армии. Она увиделагорящий город, окруженный войсками. Нэнси побоялась увидеть подробности и тутже изображение снова отдалилось, теперь она опять видела весь континент разом.Но картина изменилась: равнины и горы качались как во время землетрясения; онираспадались, принимая новые формы, росли, менялись, золотые образы продолжалисвой нескончаемый танец на фоне золотых земель. Никакого стола не было уже и впомине.

Словно рожденные движениями танца, вставали из небытиянароды и возникали империи, строились города, а потом над ними проносиласьСмерть; плащ Императора вбирал в себя белизну альпийских снегов; реки впадали вморя, а моря — в никуда, их воды принимали чаши, вереница поднятых сосудовизвивалась среди танцоров. Два священника, один из Тибета, другой из Рима,встретились в танце; Иерофант сделал несколько торжественных шагов навстречуВлюбленным — благодарное сердце Нэнси все время старалось не упустить их извида. Танец продолжался в пустоте, но даже и теперь она видела в центренеподвижного Шута, а вокруг него все бежал по кругу Жонглер, ни на миг непереставая подбрасывать шары.

Все это время Нэнси ощущала присутствие Генри и, осознавэто, поняла, что он стал ближе, словно придвинулся. Как будто в ответ на егодвижение справа, с самого края тьмы, выступили двое Влюбленных. Внезапно онаувидела всех остальных танцоров по обе стороны, так что пара плыла меж двухрядов фигур к тому месту, где стоял, словно ожидая их, Шут.

Как только двое молодых делали новый шаг, за ними тут жеприходили в движение и другие пары:

Император с Императрицей, Иерофант в митре с Монахиней; Влюбленныешагнули на вершину Колеса фортуны и пошли дальше, перед ними поднялась фигураПовешенного, им пришлось разнять руки, чтобы обойти его с обеих сторон, итеперь уже каждый из них нес свой крест, а Смерть и Дьявол двинулись по пятам;тогда они вбежали в Башню, которая рушилась и воздвигалась заново, но выбежалииз нее уже далеко друг от друга, и тут из каждой фигурки хлынул золотой свет,его потоки слились, над ними засияли солнце, луна и звезды; однако путь импреградило надгробие, и тогда Шут — по-прежнему неподвижный Шут! —протянул руку, коснулся могильной плиты, и оттуда поднялся скелет; он сновасоединил руки Влюбленных и остался с ними. Шут двигался, он приближался! И вэтот момент Нэнси перестала видеть и Влюбленных, и скелет, танцоры исчезли,остался лишь Жонглер, возникший неожиданно откуда-то справа у нее передглазами. Он быстро двинулся по широкой дороге, тут же впрочем разошедшейсямножеством тропинок, а потом побежал навстречу Шуту. Они встретились иобнялись, мячи роились над ними, как золотой дождь — и вот уже золотой туманскрывает все и застилает зрение; а потом потускнел и он. Перед Нэнси снова чутьколыхались тяжелые занавеси, и она опять почувствовала, как шевельнулся Генри.

За ужином в сочельник было объявлено, что на Рождествосемейство Кенинсби намерено посетить деревенскую церковь. М-р Кенинсби бывал вцеркви каждое воскресение, это давало ему основание украшать официальные анкетыутверждением:

«член Англиканской церкви». Правда, он никогда не пыталсявыяснить, в чем, собственно, состоит особая религиозная идея, которую несет всебе Церковь Англии, тем не менее посещение церкви в рождественское утро, равнокак и следовавшая за ним прогулка, составляли для м-ра Кенинсби частинезыблемого ритуала. Сыграло свою роль и немалое раздражение, вызванноехозяевами. В церковь идти было просто необходимо, особенно после того, какАарон Ли отказался от благочестивой прогулки, сославшись на возраст, а Генри —на необходимость просмотреть кое-какие деловые бумаги. Впрочем, Ааронпредоставил в распоряжение семейства Кенинсби автомобиль и шофера, так чтоникаких чрезмерных усилий от м-ра Кенинсби не требовалось. М-р Кенинсби былтвердо убежден в том, что посещение церкви является частью нормальной жизни, нопри этом не должно требовать от прихожанина чрезмерных усилий.

М-р Кенинсби считал, что сестра разделяет его взгляды, тоесть считает религию и любовь частью нормальной жизни. Во всяком случае, именнотак он некогда истолковал слова Сибил о том, что именно они и есть нормальнаяжизнь. М-р Кенинсби не знал, регулярно ли сестра ходит в церковь; если да, тоона ничего об этом не говорила, но к столу никогда не опаздывала. Этого быловполне достаточно, чтобы и ее записывать «членом Англиканской церкви»; впрочем,Сибил никогда не возражала. То же определение м-р Кенинсби без колебаний ставилв анкетах и напротив имени Нэнси, хотя она-то уж точно по собственнойинициативе в церковь не ходила. Ну да не беда, вот повзрослеет и будет ходить,а даже если и не будет, то по крайней мере станет считать, что это следуетделать.

Душевное состояние самой Нэнси рождественским утром былослишком сложным, чтобы думать еще и о благочестии. Она решила сопровождать отцаотчасти потому, что раньше всегда ходила с ним в храм, но еще больше ейхотелось хоть немного отдохнуть от новых ошеломляющих экспериментов.

Она нуждалась в убежище, где хотя бы в течение часа ее никтоне будет теребить, даже Генри.

Последние события возле золотого стола запомнились плохо.Кажется, Генри рассказывал о возможности читать судьбы мира точно так же, каксудьбы отдельных людей, но она не слушала, она с позором отступила, почтибежала и (вопреки всем его обещаниям хорошего сна) полночи глаз не могла сомкнуть,видя перед собой только последний встречный рывок Шута и Жонглера, потокпадающих шаров, разбивающихся о завесу золотого дождя, и облако не то брызг, нето золотого тумана. Однако когда она в последний раз взглянула на стол, Шутпо-прежнему был неподвижен. Значит, ей не дано видеть, как тете Сибил. Но втом, другом ее видении Шут все-таки двигался! Ей хотелось обсудить это с тетей,но утром она едва заставила себя встать к завтраку, и до самого похода вцерковь возможности поговорить так и не представилось. Может быть, в церкви…надо будет выбрать удобное местечко.