вторник утром, без пяти десять, фортуна позвонила в дверь старого особняка из бурого песчаника.

Впрочем, начнем с Уильяма Магнуса. Рэй Каллман позвонила во время завтрака. Я как раз доедал четвертую креольскую домашнюю свиную колбаску и третий креольский фриттер. Мисс Каллман нашла номер телефона Магнуса в записной книжке у себя дома и позвонила ему с утра пораньше, до начала занятий, которые заканчивались в половине пятого вечера. Следовательно, мы могли встретиться не раньше пяти. Приканчивая колбаски и фриттеры, я думал о том, что мисс Каллман явно выходит за рамки обычного чувства долга, ведь она всего лишь обещала дать номер телефона и адрес Магнуса. Случается, хотя и нечасто, что даже такая малюсенькая деталь может иметь значение. Может, она хотела проинструктировать Магнуса? А если да, то почему? Все эти вопросы так и остались висеть в воздухе, когда я отправился в кабинет сортировать утреннюю почту.

Фортуна позвонила в дверь в 9:55, хотя я еще не знал, что это она; не знал я этого и тогда, когда увидел на крыльце Вона. Питер Вон был всего-навсего долговязым, тощим субъектом, свято верившим, что Сьюзан Брук была готова выйти за него замуж, после того как избавится от своего заскока. В качестве кандидата на скамью подсудимых Вон котировался не выше чем сто к одному. Однако когда я открыл дверь и присмотрелся повнимательнее, то обнаружил, что Вона явно что-то грызет изнутри. Его костлявое лицо стало еще более изможденным; он с трудом разжал зубы и выразил желание поговорить именно со мной, тем более что Вулф наверняка занят. То ли парень пытался меня умаслить, то ли у него имелись на то свои резоны. Я отвел его в кабинет и усадил в кресло лицом к себе. Сев, он снова стиснул зубы и ладонями потер глаза, красные и опухшие.

— Я уже четыре ночи не спал, — сказал он.

— По вам и видно, — кивнул я.

Он приходил к нам со своими несостоявшимися родственниками ровно четыре дня назад. Будь я Ниро Вулфом, то наверняка поинтересовался бы, не хочет ли Вон перекусить. Но я был самим собой, а потому просто спросил:

— Может, налить вам чего-нибудь выпить? Или кофе?

— Нет, спасибо. — Он беспомощно посмотрел на меня слезящимися глазами. — У меня есть пара знакомых, которые наслышаны о вас. Именно поэтому я сказал, что предпочитаю поговорить не с Вулфом, а с вами. Они говорили, что вы человек упертый, но искренний и прямой, гораздо более человечный, чем Вулф.

— Я стараюсь.

Вон меня не слышал. Он изо всех сил пытался сконцентрироваться на том, что собирался сказать, и уже не слышал других.

— Я оказался в чертовски сложном положении, — начал он. — По уши влип. Но сперва хочу заявить, что абсолютно ничего не должен Кеннету и Долли Брук. И они мне ничего не должны. Мы познакомились через Сьюзан около трех лет назад. И я продолжал общаться с ними исключительно из-за нее. Поэтому мне не кажется… Погодите. Я не сказал, что это сугубо конфиденциально. Именно так.

— Если это связано с убийством, то ничего не выйдет, — покачал я головой. — Не хочу портить реноме искреннего и прямого человека. Давайте поставим вопрос иначе: сказанное вами будет разглашено лишь в том случае, если информация понадобится для поимки убийцы. Все остальное я сохраню в секрете. Вам понятно?

— Да. — У него запульсировала жилка на шее. — Я полагаю… Ладно. Признаюсь, сейчас я забочусь лишь о себе. Я солгал полиции.

— Если бы мне платили по десять центов за каждое мое вранье полиции, то сейчас я бы уже плавал на собственной яхте по Карибскому морю. Так что конкретно вам не кажется?

— Что?

— Вы сказали: «Поэтому мне не кажется…» — и остановились.

— Я не совсем понимаю… Ах да. Поэтому мне не кажется, что я обязан сохранять лояльность. Да, я должен позаботиться и о себе, однако проблема в том, что у меня есть совесть. Старомодное слово, и я не слишком религиозен, просто не знаю, как еще это назвать. Потому-то я и не мог спать. Но вот чего мне не вынести… Помните, когда мы были здесь в пятницу вечером, мы безуспешно пытались заставить Вулфа объяснить нам, почему он считает того человека невиновным. Я хочу, чтобы вы сказали мне почему. Конфиденциально. Мне одному.

Начало довольно многообещающее. Мы могли бы так или иначе использовать то, что грызло его изнутри, а шансы, что Вон не замешан в убийстве, по меньшей мере удваивались. И я решил попытаться:

— Я бы с удовольствием вам все рассказал, чтобы вы наконец смогли спать спокойно. Впрочем, если я это сделаю, люди больше не смогут считать меня искренним и прямым. Данбар Уиппл — клиент Ниро Вулфа, на которого я работаю. Посудите сами. Вы наверняка читали об этом в «Газетт». Ниро Вулф никогда не берет себе в клиенты подозреваемого в убийстве при наличии хотя бы намека на его виновность. Вулф знает, что Уиппл невиновен. Я тоже знаю. Единственный способ доказать это — поймать настоящего убийцу. Вот и все, что я могу сообщить, чтобы успокоить вашу совесть.

Вон постарался придать твердость взгляду:

— Мне этого не вынести. И я больше не намерен терпеть. Невиновный будет осужден за убийство лишь потому, что у меня не хватило пороху… — Он закрыл глаза и принялся раскачиваться из стороны в сторону.

— Послушайте, — сказал я. — Давайте вернемся к делу. О чем вы солгали полиции?

— О том, что делал тем вечером. Вулфу я тоже солгал. Я не провел в клубе весь вечер. А ушел оттуда сразу после обеда и отсутствовал более двух часов.

Я открыл было рот, чтобы спросить: «И куда вы отправились?» — но сдержался, толком не понимая, что именно меня остановило. Никогда не знаешь, как возникает озарение, а если знаешь, то это уже не озарение. Я взял три секунды на размышления и, одобрив новую мысль, произнес:

— Ну конечно. Вы отправились к Долли Брук посидеть с ребенком, пока она ходила за машиной, чтобы кое-куда съездить.

Вон моментально перестал моргать:

— Откуда, ради всего святого…

— Настоящий детектив именно так и распутывает дело, — ухмыльнулся я. — Я знаю, что миссис Брук где-то без четверти восемь взяла в гараже машину и вернулась примерно через полтора часа. Сомневаюсь, что она рискнула оставить восьмилетнего сына одного дома. Между тем, когда вы пришли сюда, вы напирали на то, что ничего им не должны и отнюдь не обязаны сохранять лояльность, после чего признались, что солгали полиции о своем