«Что не видно?»

Она вызывает в памяти знакомую картину: изломанный зигзаг,четыре резких угла, пятая линия обрывается — будто срезали… Теперь и я вижу —четыре зубчатые горные вершины и словно обрывающаяся пятая…

Я вгляделась в линию горизонта, с востока на запад. Вочертаниях горы на севере ясно вырисовывался знакомый образ.

«Вот она! — Голос Мелани звенел от возбуждения. — Вперед!»

Она хотела, чтобы я вышла из машины и шла на своих двоих.

Я покачала головой и снова уткнулась в карту. Гребень горынаходился за много миль от нас. К чему пешком идти от автостоянки через всюпустыню, если существовал другой выход.

«Давай мыслить разумно», — предложила я, водя пальцем потонкой черте на карте, — в нескольких милях на восток отсюда к горе велабезымянная дорога.

«Вот именно, — ехидно согласилась Мелани. — Давно пора».

Мы легко отыскали грунтовую дорогу: бледный шрам утоптаннойпыли на поросшей редким кустарником земле, на котором едва умещалась однамашина. В другом месте растения давно бы уже взяли свое, в пустыне же у нихуйдет много лет, чтобы оправиться. Въезд преграждала ржавая цепь, котораясвободно болталась между двумя деревянными столбиками. Я вышла, торопливо снялацепь со столба, уложила ее рядом с другим и вернулась к заведенной машине,молясь, чтобы никто не остановился и не предложил помощь. Все чисто, на шоссеникого не было. Я въехала на тропинку и быстро вернула цепь на место.

Наконец асфальт остался позади и мы обе вздохнули соблегчением. Я расслабилась: больше не нужно было лгать — ни словом, нимолчанием. Наедине с собой я почти не ощущала своей измены.

В пустыне Мелани чувствовала себя как дома. Она зналаназвания всех местных колючек и мурлыкала их имена, словно приветствуя старыхдрузей: «Креозотовый куст, фукьерия, чолья, опунция, мескитовое дерево…»

Чем дальше мы отъезжали от шоссе, от ловушек цивилизации,тем сильнее оживала Мелани. Наш автомобиль не годился для поездок побездорожью, и об этом напоминала каждая ямка и выбоина, но на машине, пустьдаже трясущейся, мы доберемся быстрее. Мелани порывалась вылезти и бежать вовсю прыть, под защиту пекущего зноя пустыни.

Вероятно, все таки придется идти пешком — на мой взгляд,слишком рано, на ее взгляд — слишком поздно. Я чувствовала бурлящее в нейжелание. Свобода. Вернуть телу знакомый ритм пружинящей походки, сновавырваться на волю. На мгновение я представила себе, как это страшно — томитьсяв тюрьме собственного тела, не в силах ни на что влиять. В ловушке. Вбезысходности.

Я вздрогнула и снова сосредоточилась на дороге, стараясьизбавиться от смешанного чувства жалости и стыда. Ни один носитель не заставлялменя так стыдиться моей сущности. Правда, они не торчали и не ныли в моейголове…

Солнце уже приближалось к вершинам холмов на западе, длинныетени ложились на дорогу, мешая объезжать камни и выбоины. Тут то и случиласьнаша первая размолвка.

«Вот оно!» — возликовала Мелани, как только на востокепоказалась гладкая стена скалы, от которой отходил длинный тонкий палец,устремившийся в небо.

Она хотела немедленно свернуть — что будет с машиной, ее незаботило.

«Может, сначала доедем до первой отметки?» — предложила я.Едва заметная грунтовая дорога вилась в более менее правильном направлении, и ябоялась с нее съезжать. Если съеду, то как потом вернусь? Я же собираласьвернуться…

Солнце коснулось темной, зубчатой линии горизонта на западе,и я представила себе Искательницу. Интересно, что она подумает, когда поймет,что я не доехала до Тусона? Я расхохоталась. Мелани тоже понравилась этакартина: Искательница рвет и мечет. Ищейка… Как быстро она вернется в Сан Диегопосле того, как сообразит, что от нее отделались? И как она поступит,обнаружив, что меня там нет? Что меня нигде нет?

Я не слишком хорошо представляла, где я в это время будунаходиться.

«Смотри, вымоина. Широкая, машина проедет — давай туда», —настаивала Мелани.

«Пожалуй, не стоит».

«Скоро стемнеет, все равно придется остановиться. Тольковремя зря терять!» — Немой вопль разочарования.

«Или выиграть. Время то мое, или ты забыла?»

Вместо слов Мелани мысленно потянулась к вымоине неподалеку.

«Зато я лучше знаю, что делать», — безмолвно бесилась она.

«Может, покажешь мне остальные линии? — предложила я. — Покане стемнело».

«Нет уж, — рявкнула она. — Без тебя разберусь». «Не глупи».

И снова она отказалась отвечать: надулась, потому что япоехала дальше, к четырем зубчатым вершинам.

Едва солнце скрылось за холмами, ночь слизнула краски дня;на мгновение пустыня окрасилась в оранжевый, а затем почернела. Я притормозила,ощупала рукой приборную доску в поисках переключателя фар.

«Спятила? — прошипела Мелани. — Нас же заметят».

«Ну и что делать?»

«Надеюсь, сиденье раскладывается».

Оставив двигатель включенным, я прикинула, какие естьварианты кроме ночевки в автомобиле посреди чернильной безлюдной пустыни.Мелани спокойно ждала, зная, что я ничего не придумаю.

«Это безумие! — Я заглушила мотор и вытащила ключи. —Полнейшее. Тут никого нет. Мы заблудимся и ничего не найдем». — Я смутнопредставила себе всю опасность нашей безумной авантюры: поход наобум враскаленную пустыню, никаких шансов на возвращение. Мелани куда яснее понимала,что нам грозит, но предпочла не делиться со мной подробностями.

Мои обвинения остались без ответа. Мелани такие мелочи неволновали. Она готова была до конца своих дней бродить по пустыне, только бы невозвращаться к моей прежней жизни. Даже если не будет Искательницы… Ищейки…

Я до отказа откинула спинку кресла: все равно неудобно.Заснуть, пожалуй, не удастся. Голова вдруг стала какой то пустой, мысли не шли:слишком много было такого, о чем я запрещала себе думать. Мелани тоже молчала.

Между кромешным мраком безлунной ночи и прикрытыми векамибольшой разницы не было. Я закрыла глаза — и на удивление легко погрузилась всон.

— Ладно! Ты была права, признаю! — сказала я вслух. Всеравно рядом не было ни души.

Мелани обошлась без «громких» упреков, но ее укоризненноемолчание говорило само за себя.

Я никак не хотела выходить из ставшей бесполезной машины.Бензин кончился, машина по инерции прокатилась чуть дальше и застряла внеглубокой вымоине, оставленной последним серьезным дождем. За лобовым стекломраскинулась бескрайняя пустыня — вид, от которого внутри все сжималось.