– Смотрите сами. Нет ключей от «УАЗа». Забрали «УАЗ».

Дёмин заглянул в сейф:

– Нету.

По-прежнему нисколько не стесняясь их присутствия, Антон шагнул к опустевшему книжному шкафу, взял с полки штаны, надел.

– Вон в сейфе связка, на брелоке. Пусть кто-нибудь сбегает в гараж, посмотрит. Там даже на сигнализацию не поставлено, увидите сами – сигналка над гаражом не горит. Потому как нет там машины, а Гавка всё время туда лезет. Раньше, главное, не лазил, а как пусто стало, облюбовал себе. Всю прошлую ночь ревун срабатывал.

Юрка вынул ключи из сейфа, бросил их над головами. Кто-то поймал, затопал, уже не таясь, по коридору.

– Пока они ходят, давай-ка, мил друг, перетрещим с тобой кой о чём, – сказал он Фиме. – На крыльце вон покурим и перетрещим. Знаю же – куришь.

– Смотри, – сказал Максим. – Трещалку застудишь.

– Вот же упрямые! – Антон хлопнул себя по бёдрам. – Ну вот вам крест, – он перекрестился. – Все идёмте, все отсюда выйдем на крылечко и спокойно поговорим.

Повисла долгая, вязкая пауза. Фима переглянулся с Максимом. Максим смотрел мрачно. «Не стоит с ним ходить», – говорил этот взгляд.

– В сейфе наручники есть, можете мне нацепить, – сказал Антон. – Что же вы, а? С крыши не побоялись, а тут…

С Антоном по-всякому может выйти, он себе на уме. А только раз уж не придумали с самого начала, как себя с ним вести, – повальяжней нужно, с достоинством… иначе – будто и впрямь боимся его… нельзя, чтобы так казалось, никак нельзя.

– Идём, – Фима поднялся с дивана. – Если настаиваешь.

Столпились на крылечке, на расстоянии вытянутой руки от Антона. Внизу, слева и справа от поручней, встали по трое – на всякий случай, если вдруг решит перемахнуть и бежать.

Совсем недавно тут стоял Тихомиров, вколачивал в воздух зычный свой полковничий голос.

Усевшись на верхней ступеньке, Антон пригласил Фиму сесть рядом.

– Жучков я боюсь, – сказал он, вставляя сигарету в рот. – Могли запросто жучков установить – в рацию хотя бы. Здесь оно спокойней.

Предложил остальным закурить. Стяжники отказались.

– Что задумали-то? – уважительно, серьёзно спросил Антон.

Никто ему не ответил.

– Понимаю, – он затянулся, глядя в ночь сквозь стоящих над ним стяжников.

Совсем другой человек сидел перед ними. Тот, кого они привыкли уважать, кто учил верить в свои силы. Быстрым взглядом окинув стяжников, Фима понял, что отношение их к Антону только что переменилось. Если попрёт он сейчас на них – может, никто и не решится его ударить. «Ничего, – подумал Фима. – Меня не усыпишь, Антонушка. Да и Максим не из таких. Говори-говори, послушаем».

– Кинули вас жестоко, подло. Что тут скажешь… У меня скулы сводило, когда в тот день на вас смотрел. Открыли проект – закрыли проект. Н-да… без креста люди, а крестом прикрываются. Только я вот что вам скажу… Это вы правильно уловили, ни к чему они вам. Нам– ни к чему. Без них управимся.

Он многозначительно замолчал. Затянулся, дым выпустил столбиком вверх.

«Мои ведь совершенно слова», – насторожился Фима, не понимая, как ему реагировать на это.

– Без них.

– Ты что сказать-то хочешь? – бросил Чичибабин.

Антон вздохнул. Будто додумывая что-то, внимательно посмотрел себе под ноги. Подняв голову, сказал тихо:

– Идите к нам, мужики. Не пожалеете.

Всем своим существом Фима почувствовал, как вздрогнули невидимые ниточки, протянувшись от Антона к стяжникам. Совсем немного слов сказал и пояснять не спешил, прекрасно понимая, что смысл сказанного уловят без всяких его объяснений.

– У нас говорильни не будет. У нас дело будет. Правое дело, большое. Такое, которое всё в стране как надо выправит. Вы не цепляйтесь сейчас за обиду свою. И резких движений не делайте. Не тратьте себя понапрасну. А правда, она всегда правильных людей найдёт, соберёт вместе.

«Мои, точь-в-точь мои мысли», – окончательно растерялся Фима.

– К кому это – «к нам»? – спросил он ледяным тоном, стараясь скрыть своё волнение.

– А вы приходите, посмотрите, обмозгуйте. Неволить никого не будем. Но я уверен: прямая вам дорога… к нам.

– Да кто это – «мы»? – не сдержался Максим, стоявший до сих пор молча.

– Макс, дорогой, наше название ни о чём тебе не скажет. Вы о нас ничего не слышали и слышать не могли. Мы люди не шумные. Но серьёзные. И священник нас окормляет, всё как положено. А здесь… – он небрежно ткнул сигаретой себе за плечо. – Мы с самого начала знали, что ничего не будет. Наблюдали.

В темноте раздались шаги. Вернулись те, кто ходил в гараж. Один из них сказал:

– Нету «УАЗа».

Антон остался невозмутим – мол, говорил же. Не стал отвлекаться на мелочи. Смотрел в упор на Фиму, тяжело смотрел, держал взглядом, не давал и ему отвлечься.

– Прямо сейчас, если хотите, можете выдвигаться. Тут недалеко, в Солнечном. Я позвоню, вас встретят. Ну? Учтите, я больше рискую, открылся перед вами. И вам, Фима, нужно рискнуть сейчас – поверить мне. «УАЗа», как видите, нет. Я так понимаю, весь ваш план теперь коту под хвост. Ну же, мужики? Решайте.

Стяжники молчали.

Протиснувшись сквозь них, Фима спустился с крыльца, отошёл на несколько шагов и остановился. Тишина и хмельной дух сирени. Тёмное тело парка, перерубленное напополам центральной аллеей. Луна в пригоршне облаков. Боль и смятение. Снова чувствовал себя на краю – самыми носочками держится, ещё чуть-чуть, и нужно будет оттолкнуться.

Сел на корточки, нащупал жетон под футболкой. Полчаса назад он был счастлив.

Застыв с метлой в руках посреди двора, Степан Ильич смотрел в распахнутые настежь ворота.

Это утро было похоже на молодящуюся старушку: тени деревьев тянулись тонкими морщинками по припудренному обильной степной пылью асфальту, на скатах крыш крикливой косметикой горели малиново-розовые пятна рассвета. Утро, которого он ждал трепетно, на которое трудно настраивал свою томящуюся душу, настало – и оказалось совсем не таким, каким хотелось бы.

Осень. Лживая осень.

Надя позвала его из беседки:

– Папа, ты чего? Иди ко мне?

Он кивнул, но остался на месте.

Надя запахнула куртку, поёрзала на скамье, устраиваясь поудобней.

Сегодня в Солнечный должен вернуться Ефим.

Степан Ильич был один в доме. Ребята-стяжники, которые время от времени съезжались сюда, давно не наведывались. Антон, который был тут за хозяина и который – чего уж – чуть не силком принудил Фиму согласиться, чтобы Степан Ильич остался в Солнечном, не появлялся пару недель. Вчера уехали и Ефим с отцом Никифором, окормлявшим Православную Сотню.