Вроде рядом, а схватить нельзя.

И снова она нечёсаная, с распущенными космами. Как в последнее утро, в рубахе моей, которая с неё сваливается. С чего улыбаться мне знахарке? Уводи нас, Вук.

Мелькнул волчий хвост.

Дальше пошли кусты тёмные и нежить наша обычная. Морды оскаленные, клыки, раззявленные пасти! И Лешаки здесь пришлые. И упыри завсегдатаи. Как раз те, кого я порубил. Почуял, что Рада боится их. Уйти хочет, но это тоже лес. Надо и их увидеть ей.

— Сейчас нельзя, потерпи, — я ей сказал. — Не по нраву тебе, так пропусти сквозь себя, не принимай к сердцу близко.

Много пронеслось этой нежити и много дрались они между собою, на части рвали друг друга. Такое случается изо дня в день. То нечисть гуляет, беснуется, то упыри встают, то бегут Лешаки. Так уж заведено у нас.

Пробежались оленем, чтоб выбраться. Из чащи густой да к живой воде. Посмотрели на своё отражение. Оно рябью пошло и вытолкнуло нас. Из мира этого в мир где дом мой стоит. И далек и тот мир от человеческого.

Пока возвращались, тянулось всё. Шелестела листва, пели птички, насекомые стрекотали, всё одним гулом единым собралось. Выдержит Рада или нет? Лес спросил у меня.

— Хозяин, кто с тобой?

И я ответил ему.

— Новая Лесовичка. Примешь на службу?

Ответом лес крепче обвил её тело. Ветви сомкнулись, облепила кора.

— Приму, — был ответ. Раду придушило, но ветви ослабли, она смогла вдохнуть. А потом выбросило нас обратно в комнату. Туда, где и были, на шкуру на пол. Заодно и земли и трухи насыпало. Рада, сидя у меня в руках, открыла глаза. Видела, как прутья разомкнулись, как отпустили её ветви, облетела кора.

Я смахнул с волос девицы землю с листвой. Спросил:

— Как тебе путешествие?

— Это ведь ты был? Ты и наш лес? — говорила она еле как. Видимо, ещё не пришла в себя.

— Так Леший лес свой чувствует. Как часть себя. Как своё тело. Не постоянно, конечно, но можно и так, — я посмотрел вокруг. — Теперь прибраться здесь надо. Всю шкуру засыпали.

— Я уберусь завтра, братец Леший.

— Уберись, сестричка Лесовичка.

— Как ты меня назвал, братец?

— Лесовичкой, Рада. Ты теперь она и есть. Только с Лешачихой не путай. Эти бабы неразумные могут сами из земли и листвы появиться, словно в них кто-то волю и подобие жизни вдунул. Призрак какой воспоминания отдал или колдун пошалил.

— Так что же это значит, братец?

— Ты у меня в услужении. Принадлежишь тоже этому лесу. Но, в отличие от меня, уходить и возвращаться сможешь. Лес тебя будет принимать как родную, звери не тронут, нечисть будет стороной обходить. Отметины на своем теле видишь?

— Где, братец?

— Платье сними, там они. Помочь?

— Обойдусь, братец, потом посмотрю.

— Мужу как-нибудь объяснишь, придумаешь что-нибудь.

Ветви ей синяки оставили, не сойдут с неё эти отметины.

— И зачем тебе это? — спросила меня.

— Сказал ведь уже — мелкая нечисть к тебе теперь не подступится. Друзья мои тоже тебя не тронут, ты мною, как моя, помеченная. И другие побоятся подходить, если меня слабее. Муж твой всё равно не поймёт, синяки да синяки, ну не сходят и не сходят.

— И всё — ничего больше? Кроме отметин на теле?

— Говорю же, в услужении. Только появись в лесу — в один момент могу службу стребовать.

Что-то она не обрадовалась.

— Ну всё, пошли спать, Рада, — я с пола поднялся. Рада тоже встала и чуть не свалилась обратно вниз. Я её поднял и донёс до её места с другой стороны постели.

— А могли бы сейчас миловаться с тобой, — напомнил ей.

— Не нужна тебе девица, в другого влюблённая, какой молодец будет этому рад? — ответила. — И мне мужчина не нужен, у которого другая на сердце.

Спустил её на кровать. Хотел уйти уже, а она внезапно задержала меня, схватив за руки. Сказала, заглядывая в глаза.

— Гостята очень хорошая девушка. Не знаю я, что между вами случилось, но она бы просто так не ушла!

— Передала она, что я ищу тебя?

— Нет, — Рада потупилась, будто пристыженная. — От птиц я услышала. Гостята не сказала.

Не смогла подружку выгородить.

— Ладно, спи, — я уже почти отпустил, а потом обнял Раду и поцеловал. Просто так, без всякого умысла.

— Что это ты, Алешенька, делаешь? — она спросила сразу же, как я отпустил.

— А так просто, захотелось, — не смог не улыбнуться, такая она была сердитая. — К чему грустить, скоро рубиться с другой нечистью. Как знать, вдруг завтра все умрём, а ты нормально нецелованная.

И не узнает девица, как приятно поцеловаться с Лешенькой. Несправедливо это, и ни одна девушка несправедливости такой точно не заслуживает.

— Я вообще-то…

— Замужняя. Но уж наверное я лучше твоего селянина. Будешь с ним целоваться, как вернётся, вспомнишь ещё Алёшу.

— Даже ни разу не подумаю!

— Ты ещё скажи, что не понравилось.

— Я тебе тогда отвечу, когда спасёте от беды наши селения!

Ну кто бы сомневался. Опять пошёл торг.

Я обошёл кровать и лёг с другой стороны. Сон не шёл. Может, и хорошо, что здесь сейчас Рада.

Василиса бы и мгновения не думала и началась бы снова моя жизнь беспутная.

Хотя той жизни, может быть, остался день.

Глава 23. Водяной

Рада заснула, а мне не спалось. Выбрался из постели и пошёл проверить дом. За столом застал Водяного.

— А ты что это, Воднейшество, не спишь? Выпить всё равно нету да и не надо сейчас.

— Да знаю, — он махнул рукой. Сидел перед расстеленной картой.

— До Кикиморы не пошёл?

— Да поди спит она, к чему будить?

— Что тогда не в пристройке? Надо чего? — я сел с ним рядом.

— Да ничего не надо, Алёша. Так, сижу, смотрю на карту, думу думаю.

— Хочешь, вместе твою думу подумаем, — я тоже посмотрел на размеченную на карте территорию. — Завтра столько леса спалим.

— Леший, друзья у тебя, конечно, знатные, — Водяной покачал головой. — Кощей царь, и Горыныч — летающий змей. А я так — нежить речная. И таких как я в каждой реке по Хозяину.

— Ну так а я нежить лесная, и таких Хозяев в каждом лесу. Ты чего это, Воднейшество, начал?

— Да не того ранга я нежить, как-то неловко мне.

— Не хочешь завтра на битву идти?

— Не то говоришь, Алёша. Не о том подумал, — Воднейшество загрустил. — Думаю, сгожусь ли? Я никогда в таких сражениях не участвовал. Не с кем тут у нас рубиться и незачем.