умеете любить.

Что сущность ваша женская способна на любовь. Ни к отцу или матери, ни к детям своим, не по расчету или прихоти, не для статуса и не для богатства. Не для собственничества и не для удовольствия. А так чтобы доверить жизнь тебе и просто рядом быть.

— Как же забыть когда люблю? — Рада ответила.

Если вдруг она не врёт, может, и та не врала.

— А ты в эту ночь забудешь о Гостяте?

Отпустил Раду. Сел рядом. Вдохнул глубоко.

— Утопить тебя в речке, что ли?

Глава 22. Сестричка Лесовичка

Сколько можно с Гостятой сравнивать? Хоть бы уже забыть как нибудь.

Значит, мужа Рада любит, верная. Та, может, тоже — по мужу сохнет. Только вот слабее оказалась телом или воду так старательно выпрашивала. Быстро мысли повернулись не в ту сторону.

Говорила Гостята, что отдала мне сердце, и другого мужчины у неё не будет. Но не знала она, с кем речь ведёт. Нет на ней вины за обещание. Может жить, как хочет.

Рада рядом сидела тихо.

Даже легче стало, что не надо нам.

Я уже кое что другое выдумал.

— Что со мной сделать? — она своё платье поправила.

— В речке утопить. Лёд сошёл уже, но, поди, не выплывешь. Ты хоть богатырка, но пока для тебя вода холодная.

— Так тогда в лесу помру. Перерожусь нечистью, — вдруг она додумалась.

— И то правда, тогда ни в жизнь, ни в смерть от тебя не отделаюсь. Придётся бок о бок жить, — стало мне смешно. — Это ж надо такому случиться! Сколько себя помню, ни разу ещё никого не приходилось так долго уговаривать. Да ещё и неудачно.

— Не отказывают тебе девицы, Алёша? — спросила Рада. — Так девицам чего отказывать? А я то замужем!

— Замужние тем более не отказывают, — я на неё снова взглянул. — От них ещё и отбиваться приходится.

— Мужья наверное у них… нелюбимые…

— Это дело не моё. Силой тебя заставить, что ли… Уже и как-то отпускать обидно! — решил я шутку пошутить. Надо как то расшевелить себя.

— Ты, я уверена, так не делал никогда, чтобы силою, — осмелела Рада, какие ведет разговоры. Вот и про меня предположения делает.

— Не делал, так сделаю. Я же нечисть, кто мне запретит?

— Будешь со мной, а мыслями с Гостятой, знахаркой нашей?

Зря она так со мной.

— А вот и проверим, — я её сгреб к себе, она завизжала, забыла что дети спят. Хотел я её уже обвить кустарником и утащить лес показывать, как сверху на нас прыгнул волк.

— А ты как здесь?

Это Вук прыгнул. Я оттащил его за шкирку. Вук на меня зарычал. Я его за морду перехватил и тоже зарычал.

Баюн сверху запустил свою мурчалку так, что стены зашатались.

— Прекрати мурчать, Баюнка, усыпишь насовсем детей, — строго ему сказал. Баюн послушался. Вук тоже перестал рычать. Я его погладил по морде, потрепал за ушами.

— Что, Вук? Охраняешь девицу? Знаю, знаю, что не моя она. Ну так и у неё своя воля есть. Или бы ты загрызть меня рискнул? Вук за тебя вступился, — я повернулся к Раде. — И где прятался? Я и не видел его. Развёл в своей спальне шерстяной живности…

— Спасибо, друг волче, — она поклонилась волку. Ведь перепугалась на самом деле. Шутить надо заканчивать.

— Девица-красавица, я ведь не отступлюсь от тебя.

Посмотрел я на волка и решил, что поможет он мне. И Раде будет так спокойнее.

— Что тебе надобно, лесной братец? — спросила, а сама ещё дальше отползла.

— Так или иначе, а надо мне взять тебя себе.

— Это как же?

— Ждёт тебя за дверью, Рада, ждёт не дождётся другая нечисть. И они не такие как я, добрые, они спрашивать лишний раз не будут. Так что иди-ка сюда!

Надо объяснять ей, что не про своих я друзей? Хотя и им в этом вопросе веры нет.

Вук голову к лапам склонил, Раду подманивая. Она, хоть с опаской, а подползла назад. Я её схватил и посадил к себе. Так, чтобы она не на меня смотрела, а волка видела.

— Сейчас, может быть, страшно будет, Рада, но ты не бойся!

Я показал ей лес. Своими глазами, своими всеми чувствами. Как вижу, слышу, ощущаю всё вокруг. Всю живность, все малейшие движения.

Пришлось перекинуться в тело Лешего, а потом и вовсе привязать Раду к себе. Она этого не вспомнит, конечно, не поймет сразу, а тело её связало ветвями, крепко вокруг неё обвились кустарник и деревца, иголки хвойные просыпались на кожу, припорошила нас сверху листва.

Надо нам было в лес перебраться, оставаясь на месте, и нас повёл волк.

— Волк — проводник между мирами, Рада, знаешь про это? — подсказал я Раде. — Следи за Вуком внимательно!

Мы оказались в чаще лесной. Густой, чёрной. Не с того начали, да по другому не выберешься, как из одной норы в другую нырнули. Заметил я птиц в небе и к ним мы перекинулись. Снизу расстелилось зелёное полотно леса. От края до края, сколько хватит глаз, колыхалась оно, манящее. Мне долго нельзя здесь, даже мысленно.

Камнем мы рухнули вниз обратно в самую чащу.

Царапали ветки тело, весна будила природу, вся живность наружу вылезла. На земле тепло, трава пробилась свежая. А чуть повыше птицы песни поют.

Солнце пригревает ласковое.

Хочется стать зелёным листом, чтоб его тепло почувствовать. И мы теперь листва.

Лист сорвался с ветки, упал в воду. А мы не лист, мы тяжелее, ушли на дно. Рыбой я не обращаюсь — но можно в выдру. А рыбы вокруг прыгают, сверху утки купаются, гуси дикие — много птицы здесь.

Ну пора и на воздух, вынырнуть и согреться, и вот мы землеройка, а вокруг копошатся змеи, кроты в земле.

Пора всё разом увидеть ей. Весь лес одним целым почувствовать.

Дышать моими легкими, видеть моими глазами и сердцем слиться с сердцем леса. Кровоток станет реками, руки и ноги — деревьями и кустами, волосы — гибкой травой, тело — живой землей. А душа уйдет в небо — на всю эту красоту посмотреть — а потом упадёт обратно — и окажется в тёплой норе — в одной сначала, спит там волк, потом в другой — там бурый медведь. А дальше закружило нас, не хотел я это показывать. Но от себя не спрячешься. Останется быстрее отсюда уйти.

А куда не свернёшь, отовсюду звонкий девичий смех. Гостята это смеётся, но не даётся в руки.