Роман отражает меня, возможно, больше, чем я сам того хотел. После бала гости, проживающие у меня, как будто изменились.

Лорелай почти все дни рисует в одиночестве на террасе. Она не разговаривает со мной подолгу и не смотрит мне в лицо. Артур, напротив, хочет говорить всегда. Он втягивает меня в разговоры о своей семье, когда мы едем в город. Он заводит разговоры о женщинах и путешествиях. Более того, после нескольких пинт пива он становится сентиментальным. Только вчера вечером он целый час вспоминал наши школьные годы и заплакал, когда я упомянул мышь, которую мы держали в коробке под моей кроватью.

Я думаю, мистер Бейнс написал ему и попросил вернуться в Дарем. Артуру ненавистна мысль о работе на своего отца. Он хочет изучать музыку в Париже и путешествовать по Европе. Долгое время он даже подумывал о том, чтобы поступить во флот. Он более нежный, чем можно было бы ожидать. Любое изменение или беспокойство, каким бы незначительным оно ни было, погружает его в ностальгию. Однако он, похоже, помнит только хорошее. Его воспоминания об Итоне – это отдых во дворе и наши тайные собрания, а не сбитые костяшки пальцев и безвкусная еда.

Артур отказывается делиться тем, что его беспокоит. Всякий раз, когда я спрашиваю, он смеется и говорит, чтобы я не унывал. Треплет меня по затылку. Выпивает еще одну пинту.

Писательство стало моим средством отвлечения от подобных вещей. Я пишу, чтобы не беспокоиться о Лорелай, Артуре и моем наследстве. Я пишу, чтобы избежать очередного приступа паники.

Это занятие похоже на подливание вина в воду. Оно улучшает вкус моей жизни, но почти ничего не меняет. Где же Вы, Джозефина? Каждый день, который проходит без вестей о Вас, усиливает это чувство – эту боль, – что я никогда больше не услышу о Вас. Я считаю свои письма почти бессмысленными.

Поэты используют бесчисленное количество слов, чтобы описать свою боль, но мне нужно только три: я скучаю по Вам. Кадвалладер – это палитра серого цвета, расцвеченная черными птицами в кустах терновника и синим платьем Лорелай. Я хочу больше красного и золотого, больше смеха и музыки. Я хочу больше Вас.

После всего, что мы пережили, я должен цепляться за веру в то, что наши истории в конце концов столкнутся. Мне нужна надежда. И если я не смогу надеяться на нас, я потеряю надежду на все остальное.

Всегда Ваш,

1 июня 1821

Дорогая Джозефина!

Не бойтесь читать это письмо, опасаясь, что в нем могут повториться чувства, описанные в моих предыдущих посланиях. Я не хочу причинить Вам неудобства, а лишь желаю продолжить дружбу, которую мы начали несколько недель назад. В самом деле, мое письмо не является средством заигрывания с Вами или объявлением о намерениях, что было бы, конечно, неуместно.

Пожалуйста, не позволяйте моей глупости помешать нашей дружеской переписке.

Ваш друг,

P. S. И мой управляющий, и двоюродный дедушка прислали новости из Лондона. Они встретили мистера Руперта де Клэра, который недавно похоронил своего брата. Я планирую связаться с семьей и расспросить о Вас.

12 июня 1821

Дорогая Джозефина!

Артур умер вчера. Он упал с лошади во время охоты – несчастный случай, вызванный слишком большим количеством эля. Врач сказал, что Артур ударился черепом о камень и, скорее всего, не мучился. Я не согласен, потому что, когда я бросился к другу, он был в сознании и пытался говорить. Я поднял его на руки и поехал через южный хребет, но он скончался, прежде чем мы добрались до дома.

Я не знаю, что еще написать. Этикет требует, чтобы я смягчил это известие формальностями, но я не могу их подобрать. Артур Бейнс умер в одно мгновение. Теперь его тело лежит на обеденном столе, укутанное в шерстяной саван.

Лорелай отказывается покидать свои покои. Она не ест и не принимает гостей. Миссис Данстейбл носится по коридорам, как загнанная гончая, а моя кухарка молится над трупом Артура. Какое ужасное слово! Неужели это все, что он есть, – не более чем мертвое существо?

Я должен послать весточку семье Артура и попросить их присутствовать на его похоронах. Я так много скорбел, но с опытом утрата не тускнеет. Более того, она набирает обороты.

Всегда Ваш,

13 июня 1821

Дорогая Джозефина!

Эта усадьба больше не кажется мне пристанищем, скорее кладбищем.

Его жуткая атмосфера заставляет меня находиться в своих покоях, где мне приходится ютиться у камина. Призраки не таятся в коридорах. Однако они преследуют меня в мыслях. Я жажду тепла огня, чтобы воспоминания не могли завладеть мной.

Артур умер два дня назад. Его тело лежит внизу, омытое и одетое, в окружении цветов. Чем дольше он остается над землей, тем тревожнее становится всем. Мой повар не заходит на главный этаж. Миссис Данстейбл снимает комнату в гостинице «Белая лошадь», поскольку отказывается оставаться в Кадвалладере до ночи.

Молитесь, чтобы мои письма поскорее дошли до родственников Артура. Они живут в Дареме, в одном дне езды на юг. Если Господь даст, они приедут и позволят мне похоронить Артура на кладбище поместья. Я должен оставить эту трагедию позади. Я не могу заснуть, не вспоминая его смерть. Всякий раз, когда закрываю глаза, я вижу, как он падает с лошади. Я слышу треск его черепа о камень.

Лорелай тоже не может успокоиться.

Прошлой ночью я нашел ее в столовой, скрючившейся рядом с Артуром. Она держала единственную свечу. Ее пламя колебалось в темноте, воск образовывал комочки на ее пальцах. Она не реагировала на ожоги. Вместо этого она напевала колыбельную, срываясь на рыдания.

Она утверждала, что в доме слишком тихо.

Ей не хватало музыки Артура.

Я стоял на коленях рядом с ней и молчал, потому что слова не могли облегчить ее боль. Жуткая боль проникала мне в горло, в легкие.

Потеря не казалась реальной даже тогда. Артур лежал передо мной, белый как фарфор, но разум шептал: «Он в порядке. Завтра все будет хорошо». Я бы хотел плакать вместе с Лорелай. Мне нужно было разозлиться, зарыдать и сказать ей, что мне жаль, что я разрешил ему выпить в тот день. Мне было очень жаль. Но мой язык был неподвижен. И я не смог пролить ни слезинки. Я был словно спрятан в панцирь, но я жил, а мой друг был мертв. Он был мертв. Завтра ничего не будет хорошо.

Лорелай рассказала о своих отношениях с Артуром, об их детстве, о том, что она думала о нем как о брате. Она прислонилась к моему плечу и заплакала.

Вы сказали мне, что каждый человек испытывает страдания, но считает их болезнью, которую нужно скрывать и лечить. Вы сказали, что мы должны говорить о том, что причиняет нам боль, но я считаю, что есть такие боли, о которых лучше не говорить. Слова придают силу чувствам, а не все сильные чувства можно вынести. Действительно, совместное страдание облегчает горе. Однако это не может предотвратить горе.