Горе – это общая тяжесть, но каждый переживает его в одиночку.

Когда рассвет залил комнату голубым светом, я заставил Лорелай встать. Джентльмен должен был бы опекать и успокаивать, но усталость притупила мои манеры. Я подвел ее к задней двери и сказал: «Не тратьте больше слез, мисс Глас. Артуру не нужны ни наши дежурства, ни наши причитания».

Мы с Лорелай вышли из поместья. Мы прошли через сад к пастбищу, покрытому росой. Там, среди высокой травы, мы сидели и смотрели на плывущие по горизонту облака.

Я пригласил Лорелай остаться в Кадвалладере, пока она не почувствует, что может вернуться домой. Наша ссора на балу ослабила нашу близость, но я по-прежнему считаю ее своим другом. Мы любили Артура, и мы его потеряли. Что может быть более подходящей причиной для того, чтобы сгладить нашу размолвку? Кроме того, я не хочу оставаться один в этом доме. Даже от самого слабого скрипа у меня мурашки бегут по спине.

Пожалуйста, не относитесь легкомысленно к нашей разлуке, Джозефина. Если я должен потерять Вас навсегда, мне лучше узнать об этом поскорее, пока эти раны, эти страдания еще глубоки и свежи. Разрешите мне пережить вашу потерю сейчас, прежде чем я поднимусь с колен и сделаю шаг вперед. Дайте мне повод горевать. Позвольте мне сломаться. Или же будьте настоящей и позвольте мне еще раз поговорить с Вами. То, что должно было значить так мало, полностью изменило меня.

Огонь погас. Я должен выйти за пределы этих четырех стен, чтобы раздобыть дров. Пожелайте мне удачи. Какими бы яркими ни были рассветы, это место остается страной теней.

Всегда Ваш,

17 июня 1821

Дорогая Джозефина!

Мы похоронили Артура сегодня. Лорелай организовала похороны, скромную службу на кладбище поместья, а затем прием в главном доме. Присутствовали следующие люди: леди Сеймор, Эдвард и Мэри Роуз, священник местного прихода и родственники Артура. Его родители и двое младших братьев и сестер прибыли из Дарема вчера днем, к большому облегчению моих слуг. Шесть дней с мертвецом в столовой привели к появлению неприятного запаха.

Простите за мою бестактность. Я не знаю, как правильно сообщать о смерти. Когда умерла моя мать, слуги похоронили ее без суеты, по словам отцовского повара. Священник прочитал из Священного Писания, прежде чем ее опустили в землю. Экономка спела не в лад песню «Когда я увижу дивный крест». Затем все вернулись в поместье на послеобеденный чай.

Я не плакал во время похорон Артура. Мэри Роуз рыдала. Лорелай плакала в носовой платок. Но я оставался безучастным и неподвижным, каждая клеточка моего тела была напряжена от ярости, или печали, или от чувства вины за то, что я пил с Артуром в тот день. Если бы это было возможно, я бы разорвал свою грудную клетку и спрятался от боли. Я бы вернулся в усадьбу и выбросил все запасы алкоголя на кухонный двор.

Человечество знает, что нельзя воспринимать большие вещи как должное. Мы понимаем важность близких, здоровья, признания, но как насчет миллиарда других элементов, которые определяют, кто мы есть? Большое мы видим. Из-за большого мы ворочаемся по ночам, боясь потерять большое. А вот мелочи мы упускаем из виду. Забыть о том, как приятно смаковать такие мелочи жизни, как вкус свежих булочек или аромат впервые открываемой книги, – это самая большая потеря для нас. Такие удовольствия не подвержены изменениям. Однако мы меняемся. Наши сердца разбиваются, и пирожные теряют свой аромат. Любовь умирает, и наши чувства притупляются. Потеряв большое, мы по умолчанию теряем все малое.

На похоронном приеме подавали смородиновые лепешки с лимонным творогом. Я взял кусочек, и лепешка превратилась в пепел у меня во рту. Все, о чем я мог думать, – это гроб Артура.

Если бы не гости, я бы уже опорожнил свой желудок в ночной горшок.

Мистер Бейнс подошел ко мне, пока его жена скорбела в гостиной. Он схватил меня за плечо и сказал: «Ты не виноват, парень». Его слова сняли груз с моих плеч, но не освободили меня от ответственности. Нет, я не был виноват. Все знали о безрассудном поведении Артура.

Однако я виню себя.

Семья планирует остаться в Кадвалладере до завтрашнего утра. Лорелай развлекает их внизу, а я сижу в бывшей спальне Артура. Его вещи – одежда, фигурки, крикетная бита – загромождают пространство. Кто-то должен упаковать вещи в сундук, но я не могу с этим справиться.

Горе преследует меня, Джозефина. Неужели я должен потерять каждого человека и каждую вещь, которые мне дороги? Любовь и потеря совместимы, я полагаю. Любовь учит нас жить с потерей, а потеря заставляет нас жить без любви.

Мы любим, чтобы потерять.

P. S. Семья де Клэр в Лондоне ответила на мой запрос. Они не знакомы с Вами.

Джозефине де Клэр казалось, что Кадвалладер весь пронизан светом. Целую неделю они с Элиасом бродили по поместью. Они ставили спектакли с Китти и Фитцем, обменивались историями о привидениях за ужином и смеялись над высокими шляпами Себастьяна. Элиас смеялся до боли в животе. Он улыбался до тех пор, пока уже не мог смотреть на Джозефину без улыбки. Тогда он понял.

При других обстоятельствах она могла бы стать его самым дорогим другом.

Их прогулки и игры только усиливали привязанность Элиаса, поэтому он перестал участвовать в авантюрах Джозефины. Он держался на расстоянии, ведь отец предупреждал его о скандале. Один проступок, даже слух, может привести к тому, что лорд Уэлби лишит его наследства. Бастард Уэлби должен был быть безупречен. Никакого пьянства или разврата.

Никаких отношений с невестой кузена.

Элиас не позволил своим эмоциям одержать верх над ним. Зачем ему рисковать своим положением, когда будущее казалось несомненным? Джозефина выйдет замуж за Себастьяна и станет хозяйкой поместья. Она забудет его, и никакая тоска не сможет заставить ее изменить судьбу.

Он должен разорвать дружбу между ними. Любое общение – незначительный разговор, взгляд за ужином – разжигало угли в его груди. Он был влюблен до умопомрачения. Он был предан так сильно, что полностью принадлежал ей.

Эта привязанность расстраивала его, потому что никакое расстояние, казалось, не могло ее разрушить. Он наблюдал из окна наверху, как Джозефина играет в крикет с Себастьяном. Он распахнул дверь, когда они с Китти мчались по коридору в ночных рубашках, держа в руках шоколад.

Расстояние не спасало. В уединении он думал о Джозефине, хотя и пытался отвлечь себя книгами и письмами. Даже сны возвращали его к вечеринке у костра, где он снова и снова целовал ее. Он представлял себе ту ночь, пока она не свела его с ума. Конечно, любовь казалась слишком сильным словом для незнакомки. Любовь казалась глупостью, чтобы тратить ее на поцелуй.

Но это зависело от поцелуя.

Все это казалось Элиасу нелепым. Он не мог любить Джозефину.