градоначальник не выложил все, губя вместе с заговорщиками и его. И потому, дождавшись пока единодержец остынет, осмелился попросить слова.

Он говорил о том, что пока они тут ссорятся и возлагают поклепы друг на друга, их враг собравшись с силами где-то там у себя в логове, готовит новое нападение. Что они окружены врагами, такие как Пурусха, захватившая вольный Йаримут, и конечно Ним, черным чародейством отвернувший от кишцев братьев. И сейчас как никогда, они должны действовать сообща, чтобы противостоять этому заговору. Его тут же, обрадованно поддержали самые смекалистые сановники, сразу же предположившие, что всему виной богохульники и сторонники старого почитания богов, а также всякие уличные шуты, распространяющие непотребные песни о власти, и просто люди ропщущие на поборы. И многоголосые выкрики, видя как благосклонно это принимает повелитель, подхватили обвинения, вылившись в поток одобрений запретов вся и всего. Тут же, кто-то внес предложение, выбить закон ужесточающий наказание: за кощунство, пестрое одеяние и пренебрежение новым уставам; а также за недостаточно громкое величание повелителя. Еще кто-то придумал, внимательней следить за иноземными торговцами, и хватать всех подозрительных личностей, стучащихся к ним. Под одобрительный гул, и это предложение было встречено с воодушевлением. Казалось, Азуфа это должно было расстроить, но его это не смутило. Он был рад, что наконец-то избавится от излишней опеки нимийца, привязавшейся к нему случайным единомыслием с врагом, и теперь грозившей перерасти в зависимость от Нима. Вздохнув с облегчением, он осознал, что желая просто отвести опасность разоблачения, где-то внутри добивался именно этого.

Приняв еще ряд бессмысленных, но очень важных для своей мнимой значимости законов, страшно довольные собой, заседающие разошлись по домам.

***

— Я говорилл…! Я говорилл…! — Всхлипывая, шипел чуть не плача, трясясь от страха, градоначальник поверженного города. — Но ты мне обещалл…. Ты обманул меня…. Ты обещал…. Ты говорил, что город не пострадает. Что прежде, чем все случится, я уже буду недосягаем. И где все этоо?! Мой город разрушен, государь в гневе; а я все еще энси того чего уже нет, и все еще на земле единодержца. Нет. Я под самым его носом, и под надзором галла и его соглядатаев.

Поймав и отведя чашника в угол, подальше от любопытных глаз, Мес-Э хватался за него, как утопающий за соломинку. Выступавшие на лысом темени испарины, стекая по лбу заливали лицо, раскрасневшееся от душевных страданий. Отстраняясь от липких рук, Азуф встряхнул, удержав сползающего сановника, чтоб успокоить.

— Досточтимому Мес-Э, следовало бы вести себя подобающе, дабы никто не догадался, что он изменник, виновный в потере священного города.

— Изменник?! — Зашипел от негодования сановник. — Да ты же сам говорил, что это не предательство!

— Значит, ты меня плохо слушал. Я говорил про себя: это я — не изменник.

— Как…? Как?! Мы вместе это делали, значит и я не изменник!

— Ты плохо усвоил урок. Я разливал, и делал это опрятно; вы же, подавали, да так неуклюже, что и питье расплескали и сами забрызгались. Теперь отмывайтесь как хотите.

— Гляди же, я не буду молчать если меня начнут выпытывать. — Угрожающе пообещал, наместник без места. — Все расскажу, про то, кто меня этому надоумил.

— И готов, достойно встретить долгую и мучительную смерть? Жаль, что смерть такого честного человека будет напрасной. Я говорил: разливаю здесь я. Тебе не поверят и со мной ничего не сделают. Все решат, что ты несешь поклеп, чтоб только спасти свою шкуру, или нарочно очерняешь верного слугу единодержца, чтобы и после смерти навредить Великому Единодержию. Самое страшное, что меня ждет, это управлять каким-нибудь захудалым городишкой наших необъятных земель.

После услышанного, Мес-Э совсем пал духом. С напускным сочувствием оглядев притихшего наместника, Азуф разжал ладони, и отпустив полы его нарочито-пышного плаща, успокоил перепуганного энси:

— Что, страшно? … Храбрый гир, так трясется за свою жизнь. А вот зря. Ему же, ведь тоже ничего не угрожает. Доблестный урса, со страху должно быть и не слышал, как все на Совете, дружно назначили виноватыми недовольных: тех, что еще баламутят народ на площадях. Так что, все вельможи и лучшие люди вне подозрения, и твое наказание не будет слишком строгим. Я же, замолвлю за тебя словечко перед государем, и тебя не отправят в глушь, но в самую гущу битвы на передовую. Ты еще помнишь, как держать меч и копье?

— Хочешь от меня избавиться, как от свидетеля твоего заговора? — Выразил свою догадку, помрачневший энси.

— Как же ты несправедлив ко мне, досточтимый энси. Мне это обидно. Разве по твоему мнению, я столь простодушен, что не найду для этого более изощренный способ? Нет. Я отправлю тебя на передовую, потому, что это близко от владений Загесси, и ты в любое время, можешь не только переметнуться в его войско, где мало кто знает о нас, но и перейти границу его владений. И в конце концов, встретишься с ним лично.

— Как?! Как я встречусь с ним?! Или ты предлагаешь, мне бежать туда как последнему вору?! Я не смогу унести с собой богатства, да и с мошной на войне не потаскаешься. А как я получу обещанную тобой награду?! Первый же разъезд, ограбит и отправит меня куда подальше, а то и…! — Градоначальник запнулся, боясь произнести страшное слово.

— О том не бойся. У меня везде свои люди. Они помогут тебе, и отведут куда положено. А чтоб тебе не пришлось доказывать кто ты, я дам тебе оттиск своей печатки. С ней тебе всегда помогут.

— А как же Элилу? — Спросил Мес-Э, придя в себя после перерыва нескрываемой радости, внезапно вспомнив о любимой жене.

— Если жена тебе дороже головы, ты можешь остаться или взять ее с собой. Но ваши шевеления, не минуют внимания тайной стражи. И тогда, и сам господь наш Энлиль не сможет тебе помочь.

Вздохнув, Мес-Э вынужден был согласиться, что другого выхода нет.

***

Дав омыть свои ноги, Азуф отослал слуг, собираясь, наконец, отдохнуть после утомительного вечера. По окончании совещания, ему в отличие от других советников, еще долго пришлось выслушивать жалобы престарелого лугаля на неблагодарных подданных, выполняя обязанности и подливая государю сладкий дин. Лишь только дождавшись, когда обиженный повелитель уснет, "верный" чашеносец покинул его опочивальню. Теперь-то и его дожидалась теплая постель, готовясь принять в свои нежные объятия. Но при входе, ему показалось что-то в глуби темных покоев.

— Эй, кто там?! Принесите огня! — Закричал он слугам, напуганный подозрительным шевелением.

— Тише, пожалуйста, добрый господин. — Послышался шепот из темного угла. — Это друг.

Вглядевшись, Азуф узнал в незваном госте, жилистого