Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дата – 15 мая 2028 года – меня уже не удивила.
Текст, в отличие от прошлого письма, был напечатан на принтере.
– Я у отца весь стол перерыла, – прокомментировала Вика, – и нашла. Оно за ящики провалилось.
Письмо начиналось драматично:
Дорогой папа, Мишка меня опять вчера избил. Кажется, перебил нос. И еще страшно колет в боку. Я прочитала в Интернете: так бывает, если сломано ребро. Но пойти в больницу, как ты понимаешь, я не могу. Сам помнишь, что случилось в тот единственный раз, когда ты уговорил меня это сделать. А потерять еще одного ребенка я не хочу. Возможно, ты прав, что нельзя иметь детей от этой мрази, но в чем виновен маленький человечек, который плачет от боли и страха у меня в животе? К тому же врач сказал – сейчас мой последний шанс выносить ребенка, больше я забеременеть не смогу.
Не волнуйся, папа, я твердо верю, что малыш унаследует только мои, а еще лучше – твои черты. Вырастет умным, порядочным, добрым и никогда не будет поднимать руку на женщину.
Спасибо тебе большое за посылку. Не буду обманывать, что все фрукты достались мне, но половинку апельсина я съела с огромным удовольствием. После наших бесконечных кислых яблок да сухой моркови – настоящее наслаждение.
Ферма, как ты и предупреждал меня, переживает тяжелые времена. Работать некому, налоги огромные. Тот небогатый урожай, что удалось снять, продаем перекупщикам за гроши. Крутиться по дому и в огороде мне уже тяжело, но я уговариваю маленького, что осталось совсем немного. Дальше я отдохну. Хотя бы несколько дней в роддоме.
Дорогой папа! Мне очень, очень жаль, что я когда-то тебя не послушалась и настояла на своем. Да, теперь я понимаю: мое замужество оказалось ужасной ошибкой. Но браки заключаются на небесах, поэтому остается только терпеть.
Целую тебя крепко,
Вместо подписи – веселая рожица.
– Я всегда такую рисовала, когда ему записки писала, – прокомментировала моя клиентка, она же – теперь подруга.
Я откинулась в кресле. Письма из будущего, только подумать!
Лихо придумано. И исполнено профессионально. Все предусмотрели – от штемпеля до рисунка на конверте. Диснейленда в Москве ведь пока тоже нет – только на планах города существует. И текст правдоподобный, по-женски слезливый.
– Но как твой отец мог воспринять это всерьез?! – не удержалась я.
Вика вздохнула:
– Ну… Я думаю, тут все в одно сошлось. Папа из Чечни уже немного странный вернулся. Плюс пил. Плюс общался с эзотериками. На семинары ходил, на форумах тусил. А у них там норма – с мертвыми общаться, будущее предсказывать. Но самое главное – письмо на благодатную почву упало. Он Мишку терпеть не мог. Много раз мне говорил: бесхребетный. Нахлебник. Неудачник. Жизнь твою погубит. Я, разумеется, не слушала. И тогда папа решил меня от него избавить.
– Нет, подожди! – вошла в азарт я. – Он читал тебе морали. Но если бы письма не было – стал бы убивать?
– Вряд ли. Не знаю.
– А когда он это получил?
– Как теперь поймешь? На штемпеле – двадцать восьмой год, – горько хмыкнула Вика. – А отец уже не расскажет.
– Но почему ты вообще решила, что Михаила убил он?
– Я уже давно у мамы выяснила. В тот день, когда Мишка поехал в дом отдыха, а я пошла на концерт, отца дома не было. Часов в двенадцать ушел – и вернулся в одиннадцать вечера. Якобы с армейским другом общался. Но мама точно не знает. И полицейские этого не проверяли.
– То есть он мог банально позвонить твоему Михаилу и попросить встретиться?
– Да, – мрачно отозвалась Вика.
Я начала припоминать:
– Телефон Михаила исчез. Детализацию его звонков, насколько я знаю, не делали. А твоя кредитная карточка? С которой сняли деньги? Твой отец знал пин-код?
– Да. Я однажды сказала, когда болела. А потом не стала менять. Папа ведь. Думала, не ограбит, – поморщилась дочь.
– Слушай, а он ведь мог в Мишины вещи и проект кредитного договора подсунуть! На десять миллионов. Из-за которого ты так разозлилась.
– Мог.
Вика залпом допила «Скрудрайвер», пожаловалась:
– Что-то не цепляет больше.
– Давай еще сделаю, – легко согласилась я.
– Полицейские методы. Споить – и все выведать, – проворчала она.
– Да ты уже рассказала, что нужно! – я протянула ей новый стакан. Задумчиво продолжила: – С фотороботом только непонятно. На отца твоего этот человек никак не похож.
– Я сама картинку не видела, – пожала плечами Вика. – Но папа однажды набрался и рассказывал, как можно внешность изменить. Там и скотч присутствовал, и грим театральный, и какие-то капы в рот, чтобы овал лица стал другой. Он вроде в армии этому научился.
– К тому же составляли портрет со слов старика с катарактой, – подхватила я.
– В общем, папа выдержал допрос, его не опознали и ни в чем не заподозрили, – подытожила Вика. – Но он все равно сорвался. Запил, совсем жестко. Деградировал на глазах просто. И тут, на такую почву, ему – второе письмо.
– То есть ты считаешь, Михаила убил твой отец?
Моя новая подруга смутилась:
– Ну, я сначала вообще думала, что мама. Не своими руками, конечно. Наняла кого-то. Она его тоже терпеть не могла, да и билет на Монсеррат Кабалье, якобы случайный, очень кстати выплыл… Я пыталась прижать ее, даже угрожала, что в полицию пойду. Но ма – кремень. Только плечами пожимала. «Я о таких слизняков рук не мараю». А потом я в лотерею выиграла. В Италию уехала. И поняла: да просто счастье, что я свободна! Без этого Мишки дурацкого! Каждый день благодарила благодетеля неведомого. Того, кто меня от него избавил.
– А может быть, что мама не убивала – но письма писала?
Вика, несомненно, эту гипотезу давно обдумала. Уверенно ответила:
– Не ее стиль. Всегда жаловалась, что в школе самое страшное было – сочинение написать. И компьютером она владеет минимально – «Ворд» да «Эксэль». Фотошоп – точно не по силам.
– Да и откуда она знала, что на той свадьбе взрыв планировался? – задумчиво добавила я.
– Ниоткуда, – твердо сказала Вика. – Отец еще мог в какой-то криминал вляпаться, но маман принципиальная. Она ведь в ресторанах всю жизнь. Всегда говорила: пьяного обсчитать – дело святое. А за что посерьезнее обязательно вычислят и посадят.
– Но кто же тогда?
На пару секунд мой риторический вопрос повис в воздухе.
Затем Вика отставила свой бокал и неуверенно произнесла:
– У меня есть одно подозрение. Но каким боком тут я – вообще непонятно.
Вика