отдавать свою продукцию в обмен на «эквиваленты», стоимость которых все еще была значительно ниже рыночных цен на продовольствие, при том что сами кооперативы получали за свою работу лишь минимальную комиссию. В скором времени они отделались от этой программы. Как пишет В. П. Дмитренко, всего через несколько недель кооперативы Гомельской, Курской, Орловской и Брянской губерний перенаправили свои товары, предназначенные для товарообмена, в денежный товарооборот. К концу лета практически все остальные кооперативы в стране пошли тем же путем [Дмитренко 1971: 61][114].

В 1921 году идея, лежащая в основе товарообмена, так же как и в 1918 году, подразумевала, что при социализме требуется форма распределения, отличная от торговли. Подходящей альтернативой казался «товарообмен»: посредством него, как позднее писал Ленин, казалось возможным осуществить «некий непосредственный переход без торговли, шаг к социалистическому продуктообмену» [Ленинский сборник XXIII: 267][115]. Однако когда «прямой» обмен продуктов сельского хозяйства на продукты промышленности сменился обменом на деньги, надежды, возложенные на фундаментально новую форму распределения и, соответственно, на смычку города и деревни, были отброшены. С августа по октябрь 1921 года советское руководство неохотно санкционировало односторонний переход потребительских кооперативов к торговле. Сначала было узаконено использование денег в операциях с сельским населением; далее отдельные кооперативы и относящиеся к ним магазины получили право устанавливать цены с учетом местных условий; и, наконец, кооперативы были освобождены от своих «договорных» отношений с Компродом [Удинцев 1923; Чмыга 1958; Дмитренко 1971: 62–66]. Сложно избежать вывода о том, что товарообмен провалился, так как не отвечал интересам ни крестьян, ни самих кооперативов. Как ив 1918–1919 годах, политические идеалы привели большевиков к попытке построить экономику на основе социальной солидарности, а не экономических интересов. Хотя сам по себе этот идеал не является недостижимым: политика солидаризма в двадцатом веке была осуществлена в форме общества всеобщего благосостояния, однако общественного договора, на котором она основана, в послереволюционной России не было. Показательно и то, что при реализации новой политики большевики вновь поступились интересами не городских рабочих, специалистов и функционеров, а крестьян.

Безотносительно жизнеспособности этого предприятия, провал товарообмена в 1921 году также стал результатом организационных и материальных недостатков. Хотя при развертывании Новой экономической политики некоторые процедуры были пересмотрены, недостатки товарообмена оставались по большей части теми же, что одолевали его с самого начала. Как и в период Гражданской войны, безденежная форма обмена провалилась отчасти вследствие негибкости обменного курса эквивалентов, из-за которой кооперативы не могли конкурировать с нарождающимся частным сектором. Но главная причина провала товарообмена, конечно, заключалась в нехватке желаемых товаров у кооперативов. Выводы Цюрупы, сделанные в ходе первой кампании товарообмена, сохраняли актуальность и в 1921 году: без товаров крестьяне не желали отдавать свою продукцию[116]. Однако на этот раз руководство решило дополнить кнут пряником: для целей сбора налогов оставили принуждение, но вдобавок крестьян поощряли стремиться к получению оплаты за излишки своей продукции в объеме, который мог предложить рынок. С освобождением крестьянского рынка «пункты обмена товаров», относящиеся к социалистическому сектору, вынуждены были переориентироваться на рыночное ценообразование, чтобы получать хоть какую-то сельскохозяйственную продукцию.

Все вышеизложенное указывает на третий ключевой элемент бюрократизированного распределения в революционный период и первые годы НЭПа – на контроль цен. Эта политика тоже предшествовала военному коммунизму – ее вводило еще царское правительство в ответ на инфляцию военного времени, но, как и в случае с продовольственными карточками, большевики значительно расширили ее охват. Значение контроля цен достигло пика на первых этапах революции, когда установление цен и продовольственные карточки были основными рычагами регулирования распределения в руках сперва Временного, а потом и большевистского правительств. На протяжении Гражданской войны значение этой политики уменьшалось в результате прогрессирующей «натурализации», или демонетизации, экономики. В 1921 году контроль цен был возобновлен наряду с товарообменом и легализацией «местной торговли». Несмотря на то что контроль цен не показал особенно хороших результатов в переходный период, в последующие годы он тем не менее оставался входной точкой для государственного вмешательства в экономику. К концу 1920-х годов бюрократическое ценообразование стало одной из ключевых ценностей социалистической экономики наряду с планированием и общественной собственностью на средства производства. Введение стабильной и независимой системы цен стало большой гордостью советских руководителей. После смерти Сталина экономисты и партийные лидеры прославляли неизменно низкие цены в Советском Союзе как одно из главных достижений социалистической системы.

Как развивалась советская система цен? Поскольку общая тенденция ценообразования в революционный период хорошо изучена (главной особенностью ее можно назвать радикальное занижение стоимости сельскохозяйственной продукции по отношению к текущим рыночным ценам), здесь я остановлюсь лишь на нескольких конкретных моментах[117]. Приступив к курсу регулирования цен, советские плановики должны были разработать ряд принципов и методов для решения практической задачи назначения цен на товары. Одним из вариантов решения был курс, избранный некогда царским правительством в отношении цен на зерно: в рамках него на определенный период устанавливались верхние пределы цен, которые пересматривались в конце периода. В момент введения этой политики максимальные значения цен оставались несколько выше цен, преобладающих на рынке, то есть, вероятно, имелась тенденция подтягивать рыночные цены кэтомууровню [Дихтяр 1960:181–193;Lih 1990:19–22;Кондратьев 1991: 234–258]. С другой стороны, из-за роста денежной массы во время войны и обострения нехватки промышленных товаров инфляция становилась неизбежной. Таким образом, подход царского правительства к регулированию цен, в который входило установление ценовых пределов на многие сырьевые товары и продукты питания, можно охарактеризовать как «управляемую инфляцию»: государство позволяло ценам расти в ответ на действие рыночных сил и старалось направить инфляцию на плато; оставаясь на нем, правительство могло в течение нескольких месяцев получать военное и гражданское снабжение.

Большевики отвергли такой подход регулирования цен, однако собственной целостной программы взамен этой у них еще не было. Когда углубляющийся разрыв между так называемыми твердыми ценами и рыночными привел к невыполнению плана по государственным хлебозаготовкам, большевистское правительство тоже обнаружило необходимость пойти на уступки свободному рыночному движению цен. Однако в августе 1918 года цены на заготовку зерна были увеличены втрое, хотя, по выражению историка, все равно «уже в момент установления эти цены значительно отставали от вольных» [Устинов 1925: 34][118]. Предпосылку, лежащую в основе последующих корректировок структуры цен, через год описал С. А. Фалькнер, один из ведущих большевистских теоретиков по финансовым вопросам:

Деревня, без размышлений использовавшая все положительные для нее черты нового революционного порядка, весьма болезненно реагировала на все неудобные для нее черты его и воспринимала их как сознательно-волевую несправедливость по отношению к себе. Такой ей представлялось то разноречие