следит за соблюдением закона». То есть – я буду человек, который следит за тем, чтобы другой человек был в таких рамках, которые не должен устанавливать ни один человек. Я буду человек, своим существованием доказывающий неразумность других людей, я буду тем, кого в человеческом обществе не должно быть. И теперь эти сверхчеловеки стояли с размягчёнными макушками, как и все остальные. И оказалось, что они – люди. Оказалось, что вообще все – люди. А то, что до этого дня они считали себя кем-то ещё, кем-то, кого можно называть соответственно его профессии – исчезло. Улетучилось через мягкую макушку, прежняя твёрдость которой заставляла их быть кем угодно, только не людьми. Это не совсем моя мысль, мысль человека, решившего поделиться этой историей. Прежде всего – это мысль Отто. Я только привожу здесь, что услышал, что увидел, чему свидетелем был, и давайте не будем заранее судить за мысли того, кто так отличается от нас. Кто превосходит нас, но кого не может без нас быть, иначе как бы он понял, что настолько лучше нас. Как бы мы поняли, насколько хорош он, если бы не знали, какие мы? Но продолжим.

Слово взял Костя Лейба. Как рассказывал позже Отто, он заметил, что на Лейбу от успеха мероприятия нашли эзотерический экстаз и жажда проповедовать. Он вдруг превратился в того Костю Лейбу, который ещё не упал в выгребную яму. Он забрался на дерево и начал оттуда вещать:

– Необходимость! Слышите, её не существует! Нет никакой необходимости жить так, как вы живёте, нет вообще никакой необходимости жить и нет необходимости умирать. Нет никакой необходимости в истине и в идее, в учениях и религиях, в законах и в нравственных устоях, нет необходимости в кресте, который кто-то сказал вам нести на своих плечах, как и нет необходимости в церквях и мечетях, попах, священниках и настоятелях.

Отто пытался остановить Лейбу. То, что он нёс – было внушением Отто, но это внушение было только для Лейбы, и не стоило его озвучивать таким образом и прямо сейчас. Если из уст Отто оно звучало пусть неразумно, но вполне обоснованно, то у Лейбы получалась какая-то гнусь и муть. Конечно, Лейбу быстренько сняли с дерева с помощью лестницы на пожарной машине вовремя очнувшиеся полицейские. А его последние слова про то, что нет необходимости в церквях и мечетях, сработали как бомба с часовым механизмом, которая взорвалась через несколько дней после заявления властей о строительстве церкви и обнесении сквера забором.

Так что, когда Отто и Лейба пришли на место проведения очередного семинара и обнаружили забор, рядом с которым столпилась приличная толпа желающих заиметь мягкую макушку, Костя Лейба взял на себя смелость возглавить протест и начал орать, что сквер нужно спасти. Что церквей и так достаточно, а вот деревьев в городе мало. Люди слушали с недоверием, но к забору начали подходить те, кто был на последнем семинаре, и обстановка стала куда серьёзнее. В глазах этих людей не было сомнения, в них была только решимость, и всё, что им требовалось – пример, как нужно действовать. И Отто с Костей показали пример. Они вцепились в забор и начали его раскачивать, а дальше в ход пошла разрушительная и безликая сила толпы. Как объяснял потом Отто, ему было интересно, станут ли делать люди то, что угодно ему. И он узнал. Станут, конечно, станут. Ну а Костя Лейба, по всей видимости, вообще мало понимал в том, что делает.

С каждым днём городской протест крепчал. Разные политические силы наделяли его разными смыслами, и ни один из этих смыслов не имел ничего общего с действительностью. Казалось, пройдёт дня три и всё утихнет, но город бушевал уже неделю и не собирался успокаиваться. Ну, конечно, не весь город, только та его часть, что посещала семинары школы насильственного просветления, но и этого количества было достаточно, чтобы вскоре власти убрали забор и объявили, что будет проведён опрос горожан и, дескать, сами пусть решают, нужна им церковь или нет.

На этом история Отто, Лейбы и города Е. заканчивается, но только для того, чтобы продолжиться в других городах.

С того момента, как Отто и Лейба покинули город Е., моя хроника стала намного богаче, и всё из-за того, что Отто начал вести записи и, что было для меня лестно и, если честно, непонятно – отсылать их мне. Я, конечно, как вы уже поняли, списал это на проникающую теперь во всё мудрость Отто, списал на то, что он уже каким-то образом знает, что я буду писать эти строки, но в то же время я понимал, что у Отто могли быть и другие причины такого выбора. Не знаю, как всё на самом деле, но далее я могу быть точнее не только в последовательности событий, но и более беспристрастным в описании эмоций, мыслей и мотивации этого удивительного человека.

Признаюсь, что написанное выше было максимально приближено к действительности, но в то же время мне приходилось многое додумывать. Я всего лишь человек, такой же, как вы, попавший в не совсем обычные обстоятельства, и рассказывать мне приходится о человеке, который больше, чем может вместить моё сознание. Я благодарен Отто за его выбор, за то, что именно мне он доверил свои размышления и одновременно боюсь – почему я? Почему не Цапкин или Думкина? Но оставим.

Следующий город, куда отправились Отто и Костя Лейба, – У-Дэ. Я не очень понимаю логику маршрута. От города Е. до города У-Дэ тысячи километров, и между ними ещё несколько крупных городов, но, видимо, у Отто был свой план, смысл которого мне понять не суждено.

  

«Следующим городом стал город Х.», – так начал своё первое письмо Отто, если можно называть письмом сообщение в Телеграме.

  

«Я даже не знаю, что больше впечатлило – сам город или плацкартный вагон, в котором мы ехали. Костя Лейба о поездах знал намного больше, чем я, и поэтому с самого начала пути пропал в вагоне-ресторане, оставив меня с попутчиком, абсолютно не говорящим по-русски. Мужчина ехал из Таджикистана на Дальний Восток, куда лежал и наш путь с Лейбой. Его звали Фазур, и на второй день нашего пути я начал называть его Фаза. Я ещё не сталкивался с людьми, чья культура так отлична от той, с которой я познакомился после того, как проснулся в гробу, и потому о многом хотел его расспросить.

Мне кажется, он понимал, что я спрашиваю, но не мог никаким образом ответить и только стеснительно улыбался,