Саруман посмотрел на меня внимательно.

– Это как?

Я молча вывел вместо своей аватарки на экран новостной канал, от рамки до рамки заполнило дымящимися развалинами трехэтажного строения.

Хорошенькая дикторша быстрым меццо-сопрано радостно тараторит о мощном взрыве в главной клинике эстетической хирургии. Причина взрыва выясняется, спасатели под завалами на всякий случай ищут тела погибших, хотя на ночь все уходят и клиника закрывается на охрану.

На месте задействованы пожарные, службы МЧС, отряд Росгвардии, все хорошо, а вечером обещают ясную погоду.

– Здорово, – заявил Фальстаф, он начал работать челюстями еще быстрее, словно такая картинка подбавила аппетита. – Это в чем они эстетствовали?

Саруман сказал с мягкой ехидцей:

– А то не знаешь! Где тебе пенис увеличивали?

Фальстаф сделал большие глаза.

– И здесь тоже?.. Нет, я в простой университетской, там просто пара взмахов скальпеля, ничего масштабного, всего лишь уздечку ослабили. А здесь что, посерьезнее?

Я снова вывел на экран свою аватару, сказал оттуда книжным голосом:

– Сейчас вот ищу по сети… Ага, там в самом деле по высшему классу. С применением наноботов.

Фальстаф вскинулся, едва не выпрыгнул из кресла.

– Что, уже вышло из лабораторий?

– Это подается как испытания, – сообщил я. – Но коммерческое. Эти ребята обязались проверить наноботы на первых испытуемых, заодно и заработать, благо цена услуги пока по карману миллионерам. Даже мультимиллионерам. Семьдесят четыре человека воспользовались, семь тысяч на очереди.

Фальстаф охнул.

– Семьдесят четыре?

– Это при цене, – напомнил я, – в полтора миллиона долларов за полчаса работы! А когда цены начнут снижаться, желающих воспользоваться услугами будут миллионы!

Саруман сказал невесело:

– Мозги бы им увеличить, но откажутся! Зачем им мозги? Грибоедов предупредил…

Фальстаф сказал саркастически:

– Мозги… Ишь чего восхотел! Пенисы – наше все. И пикозеры. Тоже скоро закончат их разработку.

– А это что?

– Наноботы для увеличения выработки гормонов. Это чтоб трахаться можно было не раз в семь дней, а семь раз в день гарантированно, а вообще можно и по семнадцать! Правда, дороговато, но миллионеры шоубизнеза могут себе позволить. Трахаться, это ж не книжки по квантовой механике читать!

Я покачал головой.

– Никакая реклама науки и хайтека такой конкуренции не выдержит. Что ж, другого нет у нас пути, в руках у нас винтовка.

Фальстаф сказал бодро:

– Но молодцы, хорошо рванули! Фугас, не иначе. Только, думаю, не забитые жизнью интели, те никогда не распрямят спины, а конкуренты. Всем жаждется урвать кусок лакомого пирога.

Саруман сказал безнадежным тоном:

– Главного соперника убрали, вместо него десяток поганок начнут драться за клиентов. Одно хорошо, цены поползут вниз. Но разве это хорошо? Вместо одной клиники десять?

– А что делать? – спросил я. – Их тоже тем же концом в то же место. Наш паровоз вперед лети, в коммуне остановка.

Саруман взглянул на меня остро.

– Говоришь так, будто одобряешь этот вот взрыв и преступление.

Я спросил с интересом:

– А ты нет? Если не для печати, а вот так, нам с Фальстафом? Мы же свои?

Он поморщился.

– На пещерном уровне одобряю, а так вообще осуждаю!.. Это не метод. А вот ты стал злее, не замечаешь?..

Фальстаф сказал знающе:

– У него нет микробов гуманизма. У нас их полные кишечники, по два кило в каждом. Подумать только, два кило гуманизма и демократии! А в нем ни грамма. Люди, плюйте на него!

– Пуританин, – сказал Саруман строго. – Пуританство хорошо, но плохо. Нужно быть добрее. А ты прямо кальвинист!.. Ты полагаешь, что беднота, у которой нет денег на увеличение пениса, пойдет в науку, да?

Я поколебался, не хочется выглядеть экстремистом, ну да ладно, здесь свои, а такой треп вполне допустим на уровне разработки разных точек зрения.

– Пусть даже так, – сказал я. – В обществе должны увидеть, что миллиарды разрешено наживать только умом и знаниями.

– А если не поймут намек?

– Надо показать четче, – ответил я. – Мне кажется, давно назрело. В мире накопилось слишком много злости. Уже друг на друга кидаются! А если направить на вот таких?

Фальстаф сказал жизнерадостно:

– Ведущие футболисты получают по три-четыре миллиона долларов за матч!.. А те, кто разрабатывает лекарство от рака или средство от старения, и сотой доли таких денег не имеют!

Я кивнул с экрана. Футболисты, хоккеисты, баскетболисты оплачиваются гораздо выше, чем крупные ученые, которые улучшают этот мир. Еще отвратительнее бои без правил, когда озверевшие и в крови животные стараются уничтожить друг друга, а такие же озверевшие зрители орут и беснуются за пределами клетки, сладостно воображая, что эта они наносят удары кулаками и ногами, крушат и рвут противника.

Я пробормотал:

– Футболистов тоже накроет волна. Как там в Интернационале поется, «расплата настигнет всех!».

Фальстаф спросил живо:

– Их тоже взрывать?

Я сказал с неуверенностью в голосе:

– Может быть, начнут отстреливать. Полиция поймет, как и население, началась война бедных против несправедливо нажитых богатств.

Саруман с кряхтением завозился в кресле, сказал недовольно:

– Почему несправедливо? Все по закону!

– Либо законы неверны, – сказал я, – либо составлены криво. Вон князь Кропоткин верно писал, те миллиарды, что нажиты не умом и знаниями, подлежат изъятию. Малюта Скуратов сказал Ивану Грозному, «не подавивши пчел, меду не ядати». А спортсменов не жаль, проповедуют вредные для общества ценности. Качать мышцы – это возврат по эволюционной лестнице!

Фальстаф хохотнул, он только в математике предельно серьезен, а остальной окружающий мир лишь повод для шуточек, достойных бригадира грузчиков.

– Люди, – сказал он с сарказмом и сделал красивый жест, приглашая незримую публику полюбоваться таким чудовищем на экране, – он отрицает демократические ценности!.. Плюйте на него! А еще лучше – бейте чем ни попадя.

Саруман посмотрел на меня оценивающим взглядом, словно прикидывал, за сколько продать на невольничьем рынке.

– Да-а, в цифровом виде ты… другой. Даже очень.

Я буркнул:

– Аватарку можно нарисовать любую.

Он покачал головой.

– Ты в самом деле другой. Иной даже. Неужели, как говорит Фальстаф, микробы определяют даже наше мировоззрение? Эти пакостники живут, кто бы подумал, в нашей нервной ткани.

Хрен там, подумал я молча. Это я обнаглел, чувствуя себя бессмертным и неуязвимым. Ну, как неуязвимым, пока интернет существует, а он будет только расти и мощнеть.

Потому могу не подстраиваться под общественное мнение, под линию партии, под указы правительства, а делать то, что должен говорить и делать человек мыслящий и радеющий о своем виде, а не о какой-то политике.

Да и вообще… Я не завишу от места работы, от зарплаты. Вообще могу жить только в цифровом мире и не показываться в этом. А если и показываться, то жить