«Севастополец» – впервые здесь. Вызвал командир Ковалева для информации. И нет и нет его, не возвращается – не имеем распоряжений старшего начальника. Ждем. Пало несколько выстрелов оттуда, затарахтел пулемет с бронеплощадки бронепоезда – ничего не видим, а от леска наверху мимо станции открытое поле прямо к нам, потом идут кусты и склон к полотну овражистый на уровне выходных стрелок на юг. Бронепоезд дал пару шрапнелей по леску – и тут началось! На опушке были пулеметы красных. Теперь уж было видно, куда стрелять, – все пять в работе! Около бронепоезда упала граната, начала пристрелку советская батарея, он начал маневр и пошел мимо нас, заслонил. Бьют все три орудия картечью; когда прошел, открылась совсем новая картина – поле наверху полно красноармейцев, идут из леса под прикрытием своих пулеметов. Идут к полотну, прямо на наши пулеметы; «Севастополец» сечет их тоже, немного сбоку; лезут, стреляют и лезут к нам, уже через трупы – мы их видим совершенно отчетливо – их полно на этом поле! Нас с Алексеем что-то совершенно глушит. «Севастополец» прошел еще на юг, он уж у выходных стрелок – и затихло английское орудие – наверное, заклинилось. Это обычно, когда перегреется. Но там что-то случилось – бронепоезд не маневрирует, стоит на месте: по косогору полотна пробрался Ковалев. «Бронепоезд сошел с рельс, «села» одна площадка. Приказ – в 12 часов оставить поезд». Остается полчаса – до красных двести метров, уже близкие, видим, как падают и падают эти серые люди, лезут как муравьи. Покуда Алексей стрелял, я сговорился лаконично с Ковалевым, что отступаем через долину, и наверх – там видна кукуруза. Он подготовил людей в нашей бронеплощадке. Ему не удалось уговорить командира бронепоезда идти с нами – они идут к Васильевке. Стоит страшный гул – красные в ста метрах. Падают, кто-то поднимается, через них лезут другие – а их пулеметы режут по нас из леска. «Севастополец» получил гранату в площадку – это уж не то что бьет советский бронепоезд – должны же они прийти.

12 часов. У нас полная тишина, все брошено, только винтовки и патроны с нами. Все бросаемся под насыпь вниз; мимо нас пробежали люди с бронепоезда, не хотят идти с нами. С полотна вниз в долину, бежим врассыпную, но вместе; ближе друг другу Ковалев, Алексей, Борис Малеев, я и еще двое. Только отдельные выстрелы по нам, нет пулеметов. Эту их стаскивают из леска, на полотно. Перебежали ширину долины – и перед нами косогор. Наверх, наверх, уже дыхания не хватает, но где же наши? Они, верно, испугались этого косогора, бегут налево вдоль долины. Уже бьют пулеметы позади, захлебываются, очереди ложатся прямо около нас, вот они – пули подняли пыль предо мной – прыжок инстинктивно, они ведь уже в земле – и прыгаешь! Уже в глазах черно. И вдруг – мы в кукурузе. Лежим, чуть отдышались – кто вышел? Нет Ковалева. Его сбили, когда стали бить пулеметы, уже с полотна – вон они стоят там внизу. Алексей, Борис, двое из второй смены, и все. А остальные?.. Проползли по кукурузе.

Осмотрелись, кругом равнина – туда на Михайловку, там марковцы. Где кавалерия, да, красные! В кукурузе только всадников видно, сколько их? Как на учении – «по кавалерии с колена – залпом!» – дали залп, другой… нет всадников. Лежим, дышим. Мутное небо над нами, жарко – тишина. Притаились – ведь конные, наверное, нас ищут, пришли со стороны железной дороги. Ждем – где появятся снова.

Появились – но пришла конная разведка марковцев.

– С бронепоездов? – спросил поручик.

– Так точно!

– Пошли с нами!

Пошли: мы впереди, они за нами – не по себе было… Пришли в село – сарай.

– Тут будете ждать распоряжений генерала Писарева, – объявил поручик и захлопнул ворота.

На солому, и спать, спать…

Приказ оставить поезд – такого никогда не переживали. Оставлен наш поезд. Спать… Нас только пятеро. Спать, спать…

Машинист Митя, предупрежденный юнкером Ковалевым, что поезд будет оставлен, не долго раздумывал: затушил паровоз, заклинил кулису (приспособление, которым меняют движение – вперед-назад) и ушел вниз в долину – ждать, это была бы гибель для него, как он поспел бы с нами с костылем? В кустах у подошвы насыпи заковылял и – о счастье! – труба для отвода воды с противоположной стороны в долину. Диаметр большой, свободно вошел подальше – снаружи вовнутрь ничего не видно, черно. А для Мити отверстие трубы – как экран, на котором он видел всю трагедию. Сначала прошла вниз по долине команда бронепоезда и быстро исчезла из кругозора. Вот наша команда бежит через долину; вот уже начинают на другую сторону подниматься; нет, не все карабкаются наверх – половина бежит по долине. «Вот тут и начался ад. Красные дошли до полотна дороги, притащили свои пулеметы и стали бить по долине. Уже никого нет, всех скосили. Вот один упал на склоне оврага, его долго тащат с собою наверх. Как они вышли в этом страшном огне? Нет никого! И настала тишина, как в могиле! Что делать. Выйду – убьют, оружия нет у меня, только костыль! Потом слышен топот – в кругозоре трубы появились конные, орут, подошли к нашим, что лежали в долине. «Руби их, белобандитов, добей их всех, белогвардейцев…» Рубили, били прикладами. И галопом ушли по косогору наверх, и виднелась кукуруза…» Опять тишина. В трубе отсиделся Митя до темноты, красные исчезли. И заковылял потихоньку. Кругом ни души. Так дошел Митя по долине до станции Бурчацк. По телефону хотел говорить с нашим командиром, с базой. Но провод оказался переключенным на штаб генерала Туркула. Дроздовская дивизия – так бывало всегда, когда бои шли у дороги, быстрее туда. Митя тут и отрапортовал все, что произошло. Ну и пошло…

Распахнулись ворота нашего сарая – ординарцы штаба Дроздовской дивизии:

– Генерал приказал вернуть бронепоезда и восстановить путь!

Вот это приказ! Нас просто «выкрали» из сарая генерала Писарева.

На станции Пришиб ждали платформы ремонтного поезда с паровозом, с рабочей командой и нашей сменой, отдыхавшей на базе. А мы ведь отоспались в сарае, были полны сил и рвения. Сколько было рвения!

На станции Бурчацк нас ждал наш несравненный машинист Митя – когда увидел нас пятерых, был в восторге.

– Ребята, я знал, что вы придете! – И рассказал нам наскоро свою одиссею; рассказал, что видел из трубы…

Не доходя станции Чакрак, Митя говорит:

– Там внизу – наши лежат! Ночь, тишина, только постукивают