Хэмптон-Роудс сразу же попала под угрозу срыва из-за непреодолимых противоречий по вопросу, идет ли речь о «двух странах» или о «нашей общей стране». Однако переговорив со Стивенсом и Хантером и убедившись в их искреннем стремлении к миру, генерал Грант телеграфировал в Вашингтон, что отменить встречу значило бы произвести не лучшее впечатление. После этого Линкольн принял спонтанное решение отправиться в Хэмптон-Роудс и лично встретиться с представителями Дэвиса.

Свидание состоялось 3 февраля на борту союзного парохода «Ривер-Куин». Инструкции Линкольна, данные им Сьюарду, формировали четкую позицию Союза в ходе четырех часов переговоров: 1) Восстановление власти национального правительства во всех штатах. 2) Президент Соединенных Штатов не изменяет свои взгляды на вопрос о рабстве. 3) Никакого временного перемирия — только мирный договор и разоружение всех враждебных правительству формирований. Стивенс тщетно пытался заинтересовать Линкольна мексиканским проектом Блэра, столь же напрасными были и усилия Хантера инициировать перемирие и созвать национальный конвент представителей всех штатов. Линкольн не допускал мысли о каком-либо перемирии, единственным средством прекратить войну могла стать только капитуляция. По словам Хантера, даже Карл I подписывал соглашения с вооруженными мятежниками во время гражданской войны в Англии. На это Линкольн ответил: «Я не спорю, что не слишком сведущ в истории, но четко помню одно: Карл I в конце концов лишился головы»[1456].

По вопросу о наказании лидеров мятежников и конфискации их имущества президент обещал быть гуманным, используя свое право на помилование. Что касается бывших рабовладельцев, он даже предложил им компенсацию в размере 400 миллионов долларов (около 15 % от стоимости всех рабов в 1860 году)[1457]. Не до конца ясно, что именно имел в виду Линкольн, говоря о «неизменности… взглядов на вопрос о рабстве». Как минимум, подразумевалась невозможность отменить Прокламацию об освобождении рабов или другие постановления военного времени. Рабы, освобожденные в рамках этих постановлений, не могли вновь стать рабами. Но скольких рабов освободили такие указы, спрашивали южане? Всех рабов Конфедерации или только тех, которые оказались на оккупированных Союзом территориях после объявления Прокламации? Будучи мерой военного времени, прекратит ли она свое действие в условиях мира? По словам Линкольна, решать это предстояло суду, а Сьюард тем временем уведомил эмиссаров Дэвиса, что Палата представителей только что приняла Тринадцатую поправку. Это порождало и другие юридические вопросы. Если южные штаты вернутся в лоно Союза и проголосуют против ратификации поправки, отклонив, таким образом, ее принятие, будет ли такое действие законным? Это будет обсуждаться, отвечал Сьюард[1458]. В любом случае, оговаривался Линкольн, рабство, равно как и мятеж, обречено. Лидеры южан должны смириться с убытками, вновь принести клятву верности и спасти тысячи молодых людей от гибели в случае продолжения войны. Вне зависимости от личных предпочтений, представители Конфедерации не имели полномочий соглашаться на такие условия, поэтому они, разочарованные, вернулись в Ричмонд[1459].

Выспренние заявления южан об испытанном ими шоке от предательства северян, требовавших «безоговорочной капитуляции», были наигранными, так как Линкольн никогда не давал им повода ожидать чего-то другого. Три представителя написали сжатый, основанный на голых фактах отчет о своей миссии. Когда Дэвис попытался заставить их добавить фразы, выражавшие негодование «оскорбительным требованием покорности» и «унизительной капитуляцией», они отказались, зная, что президент хотел бы использовать их миссию для дискредитации самой идеи мирных переговоров. Тогда Дэвис в своем послании Конгрессу от 6 февраля добавил эти слова сам, присовокупив их к отчету своих эмиссаров. Юг должен продолжать борьбу, говорил тем же вечером Дэвис в публичной речи, озаренной, по свидетельству газетчиков, светом «несокрушимого сопротивления». «Мы никогда не пойдем на позорную капитуляцию», — заявил лидер южан. Заклеймив Линкольна как «Его величество Авраама Первого», Дэвис предсказал, что Линкольн и Сьюард скоро поймут, что «разговаривали со своими хозяевами»: «[Южные армии] менее чем через год заставят янки просить нас о мире на наших условиях»[1460].

Пресса и общественное мнение (по крайней мере в Ричмонде) следовали примеру Дэвиса. «Говорить о любом другом выходе, кроме продолжения войны, — трусость или измена», — провозгласила Whig. Глава артиллерийского департамента Джошуа Горгас сообщал, что «воинственность вновь охватила Ричмонд», и наш давний знакомый Джон Джонс также отметил «приподнятое» настроение. «Спасти нас теперь может только наша храбрость, — писал Джонс. — Все считают, что Конфедерация соберется с силами и нанесет такой удар, который заставит мир вздрогнуть»[1461].

III

Если бы Уильяму Текумсе Шерману довелось прочитать эти слова, он бы, пожалуй, пришел в раздражение. Надломив «несокрушимое сопротивление» Юга, его армия огнем и мечом пробивала себе путь в Южную Каролину, чтобы довершить разгром врага.

В начале 1865 года единственными значительными территориями Конфедерации, куда не ступала нога захватчиков, были внутренние районы Южной и Северной Каролины, а также большая часть Алабамы. Чтобы занять Алабаму, Грант и Томас планировали войти в нее с двух сторон. Используя армию Мексиканского залива и часть соединений Томаса в Теннесси, генерал Кэнби должен был вторгнуться в южную Алабаму через Мобил. Одновременно 27-летний Джеймс Уилсон, дослужившийся до командования кавалерией в армии Томаса, должен был возглавить 13-тысячный отряд, вооруженный скорострельными карабинами, и перейти с ним из Теннесси в Алабаму, чтобы уничтожить комплекс военных складов в Селме и захватить Монтгомери — первую столицу Конфедерации. Обе операции прошли в марте, обе закончились успешно, особенно рейд Уилсона. Отбросив малочисленную и плохо вооруженную кавалерию Форреста, «синие мундиры» сожгли огромное количество хлопка, взорвали железные дороги, мосты и вагоны, уничтожили заводы, селитряные заводы, прокатные станы, арсеналы, судостроительные доки и взяли Монтгомери, а Мобил в апреле пал под ударами пехоты Кэнби.

Несмотря на весь масштаб этих операций, они остались на периферии событий по сравнению с маршем Шермана через Южную Каролину. Жители Джорджии по мере приближения федералов к Саванне в декабре 1864 года говорили Шерману: «Почему бы вам не отправиться в Южную Каролину и не показать свою силу там? Это ведь они заварили всю кашу». Шерман хотел двинуться туда с самого начала. Ему удалось убедить Гранта, и 1 февраля 60 тысяч преисполненных мести «синих мундиров» оставили Саванну и во второй раз двинулись вглубь вражеской территории. Этот рейд преследовал две стратегические цели: уничтожить все военные объекты и ресурсы на пути Шермана и выйти в тыл Северовиргинской армии, зажать ее в тиски между двумя крупными союзными армиями и «покончить с Ли», как лаконично выразился Грант[1462].

У солдат Шермана была и еще одна цель — наказать жителей штата, породившего нечестивый мятеж. «Дело в том, — уведомлял Хэллека Шерман, — что вся армия снедаема ненасытным чувством мести Южной Каролине. Меня