– Ты, может быть, думаешь, что яКонстантину Сергеевичу ничего не сказала из малодушия? – спросила оналомким голосом. – Конечно, мне было жутковато, особенно по телефону. Япредставила, что ему вдруг станет плохо, а там рядом никого, кроме Лапки, чемона поможет? Но я не только из жалости промолчала. Видишь ли, он со мнойговорил как-то очень…

Она облизнула губы, помолчала.

– До вашей свадьбы мы были практическинеразлучны с Ниной. Ну, я там уезжала в Москву, но ненадолго.

Опять помолчала. Антону показалось, что Инначего-то ждет от него, какого-то вопроса, например, про эту Москву, или почемуотношения подруг изменились после этой свадьбы, но он ни о чем не спросил,вспомнив, что рассказывал Федор Иванович насчет их первого знакомства. Иннавновь заговорила – тем же натянутым тоном:

– Я имею в виду, что Константин Сергеевичменя сто лет знает, он ко мне отлично относился, даже этак снисходительно иочень изысканно флиртовал, но тут в его голосе звучала такая ярость… дажененависть… Он очень старался говорить ровно, однако у меня нервы были натянуты,как струны, вот-вот порвутся, и я чувствовала все, все! Видимо, они с Нинойвсе-таки навоображали кое-что насчет нашей с тобой встречи тем вечером.

– Каким вечером? Какой нашейвстречи? – насторожился Антон.

– Как раз накануне Нининой гибели,вечером, Нина с Лапкой неожиданно приехали ко мне, и она увидела тебя курящимна моей лоджии. Ты и не подозревал, что она тебя заметила, что это она звонилав дверь. Мы не открыли, но я потом выглянула украдкой в щелочку и увидела ее сдевочкой на руках, уходящей со двора. Я Нину ни с кем не спутаю, я ведь ее сдетского сада знаю.

– Так… – пробормоталДебрский. – Теперь логика событий мне отчасти ясна. Только остаетсянеясным вот что: зачем я был у тебя? По делу? За консультацией? Ведь ты вродекак адвокатесса? Или… не по делу? А?

Он напряженно вглядывался в ее черные глаза,но они блестели так, что за этим блеском ничего было не разглядеть.

– Знаешь что, Антон? – вдруг сказалаИнна, и его поразила издевка, прозвучавшая в ее голосе. – Ты оченьрискуешь, задавая такие вопросы. Ведь я могу наговорить тебе что угодно.Например, что мы с тобой были страстными, пылкими любовниками, ты был в моейпостели чуть не каждый день. И для подтверждения могла бы сейчас потащить тебяв постель. Или сказала бы, что мы вместе обделывали какую-то финансовую аферу иты мне должен семьсот пятьдесят тысяч баксов. А? Или что мы вообще былиповязаны мокрым делом. И тебе бы ничего не осталось, как поверить в это… Дамало ли о чем еще я могла бы тебе наплести, наврать, в конце концов! Наверное,мне бы стоило это сделать, чтобы проверить, насколько глубока твоя амнезия.Почему мне кажется, что ты притворяешься… может быть, не совсем, но в немалойстепени?

– А почему тебе так кажется? – глупопереспросил Антон. Честно говоря, он был совершенно ошарашен этими словами!

– Да есть причины… Есть! – Лицо Инныисказилось от ярости. – Вот, например. Если ты ехал за Ниной – за ней, –то каким же образом она оказалась в твоей машине? Я бы поняла, если бы тымчался уже из Карабасихи, но ты ведь ехал из Нижнего! А она находилась у деда.Каким же образом это получилось?

– Не знаю, – буркнулДебрский. – Не помню…

Злая судорога прошла по лицу Инны, а потом онарезко повернулась и выскочила из квартиры. Сразу загудел лифт – наверное, онстоял на восьмом этаже.

Антон вышел в прихожую. Двери нараспашку! Лифтгудел уже где-то внизу.

Дебрский осторожно, еще путаясь, запер всезамки, пожалев, что не может вдобавок к ним задвинуть заевшую внутреннююзащелку. Выключил свет в коридоре и постоял минутку в темноте.

Эта Инна была не просто очень красива. Онаоказалась еще и чрезвычайно умна! Именно поэтому Дебрский настороженно отнессяк ней с первой минуты своего «пробуждения». Ну а теперь он ее откровеннобоялся!

– Мать твою, – тихо сказалДебрский. – И тебя тоже – сзади, спереди, сверху, снизу и всяко…

О, вот о чем еще он забыл! Он забыл, какоеоблегчение и наслаждение приносит человеку простой и родной мат! Какое даруетутешение!

И вот он так стоял и матерился, потому чтобольше утешаться ему было нечем.

* * *

Несколько дней прошло как обычно. Такая тихаясемейная жизнь: Антон рано уходит на работу, возвращается поздно, Нина играетили читает с Лапкой, ходит вместе с ней по магазинам, дважды в неделю водит кучительнице английского, живущей через квартал, а по понедельникам, средам ипятницам, опять-таки в компании с Лапкой, доезжает до Речного вокзала и в Домекультуры речников ведет кружок мелкой пластики. Попросту говоря, лепки изпластилина. Как ни странно, студия при ДК Речфлота еще существовала, ну аставку учителя рисования в школе вообще сократили. Теперь предмет называлсяискусствоведение, и вела его преподавательница домоводства, которая посовместительству была свекровью директора школы. Чудны дела твои, господи!

Нина, конечно, не больно-то билась в поискахработы: Антон вообще предпочитал, чтобы она сидела дома с ребенком. Денег былоне так, чтобы на Канары съездить в Новый год, но вполне хватало. Видимо, этобыл выгодный бизнес: продавать машины Автозавода, пусть даже беспрестанносоперничая в этом с другими фирмами. Антон часто уезжал: у них были филиалы вближайших областях и в Москве. Но эти последние дни он никуда не ездил идовольно рано возвращался домой: как всегда, молчаливый, порою угрюмый, но Нинупри этом не оставляла мысль, что он хочет с ней о чем-то поговорить, может, попроситьпрощения, но не решается сделать первый шаг. Ну и она помалкивала, потому чтоза год их жизни этих первых шагов она сделала столько, что и со счету сбилась!

Инне она позвонила только раз. Та скупосообщила, что занята страховочными делами, «бьется за каждую копейку», а «этотгад Голубцов», который идеально подходил по всем параметрам на рольподжигателя, не нашел ничего лучшего, как покушать грибочков – и отброситьконьки. То есть на нее опять начали поглядывать подозрительно, учитываясомнительную личность главного свидетеля Вовки, однако она не сомневается, чтостраховку все равно выплатят. «А у тебя как? – спросила Инна. – Тотгад объявлялся? Ну, киллер твой!» И, хохотнув, она положила трубку.

Нет, киллер больше не объявлялся. Только егоеще не хватало! Дурь, конечно, однако Нина до сих пор дергалась при каждомнеожиданном звонке.