Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Тётя Маша, нас же не отдадут?» Добрые глаза и улыбка: «Конечно, нет, моя девочка, я с вами, никто не заберёт вас у меня».
Анита вынырнула и жадно заглотнула воздух. Пустота сплющилась.
После ужина она включила детям мультик. Обычно перед сном она старалась этого не делать, но сегодня ей надо было поговорить с Бруно. Анита делала глубокие вдохи, стараясь внутренне успокоиться.
– Поговорить надо, – сказала она тихо Бруно и кивнула наверх, в сторону спальни.
Муж неоднозначно поднял брови несколько раз вверх.
– Классная идея, – и аккуратно, чтобы дети не заметили, хлопнул её по заду.
Они поднялись наверх и зашли в ванную. Анита включила воду.
Бруно дотронулся до её груди. Анита резко убрала его руку:
– Перестань! Не до этого сейчас, важный разговор.
Бруно нахмурился:
– Ну, что у тебя? – скрестил он руки на груди.
– Катя описалась в школе, я говорила с учителем. – Голос Аниты дрожал. – Учительница говорит, что, если это повторится, она обратится в социальные службы.
– Зачем в социальные службы?
– Затем, что это ненормально. – Анита повысила голос: – И затем, что мы должны перестать орать на детей и ты должен перестать шлёпать Мишу и пихать ему ризотто. Катя начала писаться после того случая, ты её напугал.
Бруно закатил глаза:
– Ma va («да ладно»), не устраивай трагедию.
– Вот тебе и ма ва, Бруно. – Она осеклась и посмотрела на него пристально. – Если дело дойдёт до социальных служб, я скажу правду. Скажу, что ты шлёпаешь детей.
Она выпалила это залпом, и в её голове промелькнуло, что прямо сейчас её мужская воинственная энергия может его спровоцировать.
Челюсть Бруно задвигалась вправо-влево, так двигают боксёры на ринге. Анита внутренне сжалась.
– А ты? – прорычал он. – Ты лечишь детей чем попало, может, поэтому у неё недержание, кормишь детей всякой натуральной хернёй!
Анита громко зашептала:
– Ты что, совсем с ума сошёл? Что за бред ты несёшь?
Ей не хватало воздуха. И слов. Поэтому она быстро отрезала:
– Я тебя предупредила. Не смей трогать МОИХ детей. Не смей пихать им еду и тем более шлёпать.
Бруно сжал кулаки и зашипел:
– Это и МОИ дети. И не смей мне угрожать!
– А то что? – выпалила Анита.
Бруно поднял кулак, поднёс его ко рту, словно хотел впиться в него зубами, но, издав звериный рёв, со всего размаха ударил кулаком в шкафчик рядом с Анитой. Она зажмурилась, ей показалось что прямо сейчас этот кулак обрушится на неё.
Зеркало треснуло, осколки посыпались в ванну.
– А то мало не покажется, – процедил он сквозь зубы. – Stai attentat («будь внимательна»), – и выскочил из ванной, хлопнув за собой дверью.
Анита вздрогнула. Она посмотрела в оставшуюся половину зеркала. Красное лицо, испуганные глаза, сухие губы.
«Дыши, Анитa, дыши…»
Она замедлила дыхание, попыталась закрыть глаза и помедитировать, наполнить себя светом. Но единственное, чего хотелось прямо сейчас, – это раздолбать хоть что-нибудь. Она схватила осколок со дна ванны и швырнула его со всей силы об стену. Стекло рассыпалось на маленькие кусочки. Анита села на край ванны и закрыла лицо руками. Из пальца капала кровь: осколок оказался слишком острым. Боли Анита совсем не чувствовала. Она подставила палец под струю и сидела так молча, пока вода смывала кровь.
27
Будильник зазвенел, как всегда, в пять утра. Галя надела халат, сполоснула лицо, открыла дверь. На кухне сидела незнакомая ей женщина с длинной косой.
– Надо же, появился кто-то, кто встаёт раньше, чем я, – улыбнулась Галя.
– Оля, – протянула руку новенькая. – Я вчера прибыла, наверно, ты уже спала. У меня дочка.
Галя посмотрела на Олин большой живот:
– Будет девочка?
Оля улыбнулась, откинула косу назад:
– Будет мальчик, а в комнате спит девочка. Ксюша, ей три года.
У Оли были пухлые губы, аккуратный носик, широкие брови и густые ресницы. Красивая.
– На каком ты месяце?
– Седьмой.
Галя смущённо уставилась в окно. По пустынному двору ходили кошки, на скамейках, укрывшись грязной одеждой, спали бомжи.
– Интересно, в какой больнице мне придётся рожать. Ты не знаешь, какая в Милане лучше? – спросила Оля.
Галя покачала головой. Её распирало любопытство: как Оля попала сюда, что с ней произошло? – но она не знала, как начать разговор.
– Я сбежала, – словно услышав Галины мысли, произнесла Оля.
Она расплела конец косы, а потом опять заплела.
– Мы в Коста-Рике познакомились, я жила там с Ксюшей, ну, старшей, с бывшим не сложилось. Я там йогу преподавала. Этот, ну, новый, нормальный вроде мужик казался. Переехали в Италию, он сам итальянец, у него дом в горах. Вроде всё хорошо было. А потом…
На её лице не было ни следа тревоги. Гладкая кожа лица, ни единой морщины, ровный идеальный лоб, расслабленные губы.
– Ты не боишься? – вырвалось у Гали.
– Чего?
– Что ребёнка отберут, не знаю…
Оля зевнула:
– Не-а. Детей у меня не отберут, прав лишат его, а не меня. Я же сама сюда пришла, сама попросила помощи.
Оказалось, что муж не пускал дочку в школу. Интернета в доме не было. Телефон дал ей кнопочный, чтобы осталась без связи. Так они жили полгода.
– Я всё думала, что наладится. Но тут он начал говорить, что я дома рожать буду. Заставлял нас молиться, нес какую-то ахинею. Я порывалась сходить в сельскую поликлинику, но он находил сто причин, чтобы меня туда не отвезти. Представь, я у врача вообще не была за всю беременность, ни разу! Я вообще не знала, в порядке ли ребёнок, в порядке ли я. Не, ну я чувствовала, что он шевелится, но хотя бы одно УЗИ, хотя бы одна проверка. – Она потрогала живот. – Я же по-итальянски совсем не говорю. Машины нет. Начала спрашивать в деревенском баре, какие автобусы ходят до большого города. Это всё на английском, еле-еле. – Она вздохнула: – И холода пришли, он экономил на отоплении, мы спали под шубой. А однажды он начал орать как бешеный, толкнул меня, я заперлась с дочкой в комнате и позвонила в полицию. Номер телефона мне сказали в сельском баре.
– И что полиция?
– Приехали. Все такие улыбаются, друг друга по плечу хлопают: оказывается, они вместе с моим бывшим в школе учились. Деревня маленькая, все друг