Фрол, — часто слышал, о чём он говорил. Егор Палыч баил, что советская власть дала мне большие, эти, как их, забыл…

— Чего она тебе дала? Чего? Вспоминай, я сказал!

Теперь Фрол видел его лицо — обычное, очень молодое и простое, из деревенских, нос торчком. Свой, значит. Фрол обрадовался. С таким можно договориться.

— Возможности большие дала, вот чего! Слушай, а ты балык будешь? Я тут спецпаёк получил на Чусовых.

— Чего-о-о? — Круг света пересел на Фролово лицо. Собеседник направил лампу, чтобы получше рассмотреть нахала. Панин зажмурился. Свет не яркий, но глаз пробивает.

— Да я продукты получил в хозуправлении для товарища Чусова. Тут на два дня. Много всего напихано.

— А-а, понятно! Давай, давай, а то я тут сижу голодом третьи сутки. Всё возят и возят ко мне разных вредителей, совсем замучился, — пожаловался парень и вышел из-за стола. — Давай «пять», я Алексей Роднин, уполномоченный ГПУ. Щас, только чайник поставлю.

Алексей загремел посудой и куда-то ушёл, оставив Фрола в состоянии полного изумления: «Вот это уполномоченный, возрастом-то, как я, а то и меньше будет. Простой, свой парень, из деревни, видать. Как же это он ушёл, и пистолет на столе оставил? А мало ли что…» Впрочем, Алексей вскоре вернулся с кипятком.

— Ну, так, где твой балык?

Они долго пили чай вприкуску, по-деревенски, откусывая сахар по кусочку и щурясь от удовольствия.

— Так чего ещё говорил твой Чусов?

— Да он ничего такого не говорил, а вот товарищ Рагузин много чего наболтал, пьянь каторжная, пьёт он много, спирт прямо кружками в глотку заливает, — озираясь, прошептал Фрол.

— Как Рагузин? Александр Николаевич? — В голосе Роднина послышалось недоверие.

— Да, этот Рагузин много чего трепал языком. Сказал, что вместо проспекта Сталина будут строить стадион, мол, для города Томска это важнее. А как это может быть важнее, а? Для нас товарищ Сталин важнее жизни!

Роднин отложил кусок хлеба, отодвинул чашку и задумался.

— А ты ничего не перепутал? Это точно Рагузин сказал?

— Он! — воскликнул Панин. — Я, в спальне закрывшись, сидел, боялся нос высунуть. А он трепется и трепется. Трепло каторжное! Хозяйка от испуга в угол забилась и просидела там весь вечер. Она тоже слышала.

— Это Зоя, что ли? — спросил Роднин, недоверчиво качая головой.

— Она самая, Зоя Сильвестровна Чусова, хозяйка. На сносях она. Ребёночка ждёт.

Роднин молча вертел пистолетом. Новенький вальтер крутился, как заведённый.

— Нарядный, и маслом от него за версту несёт, — с восхищением ткнул пальцем в пистолет Фрол, — а патроны в нём есть?

— Да, заряжен, всё, как положено! — отрезал Роднин и встал, чуть не опрокинув чайник с кипятком. Фрол сжался. Переход от мирной беседы был резким.

— Всё с тобой ясно! Будешь приходить ко мне по первому вызову, понял?

Алексей придвинул лампу и спрятался за кругом света, только длинные пальцы выбивали нервную дробь.

— Товарищ оперуполномоченный, а можно как-нибудь, того-этого, — закрутился Фрол перед настольной лампой.

— Чего — «того-этого»? Не хочешь приходить ко мне? А кто покрывал вредителей советского строя! Ты? Ты! Капуста тушёная! Теперь изволь отвечать за свои проступки перед Советским государством.

— Дык я, дык чо? Чо надо сделать, чтоб больше не таскали к вам?

Фрол, бормоча, скручивал котомку, а тем временем, в его голове крутилась коварная мыслишка, как бы отвертеться от постоянного надзора ГПУ, ведь замучают, жизни не дадут. Слежку установят, всю жизнь отравят.

— Слушай, земляк, а что если… — воскликнул Роднин и замолчал, видимо, обдумывая что-то важное.

— Чо — если? Да приду, как скажете. Чо ж делать-то?

Котомка осталась в углу, Фрол решил оставить продукты Роднину, а то ещё обидится.

— Да нет, а давай к нам? У нас щас набор идёт в органы! В ГПУ всегда недобор кадров.

— А разве так можно? — раздумчиво спросил Фрол. Неожиданное предложение вселило в него панику. А что будет, если он не справится? Он ведь кто? Да никто! Всего лишь младший помсостава, убери-принеси-налей, а тут вон, судьбы человеческие решаются. За кругом света лица не видно. Тут секретные дела творятся.

— Можно, у нас всё можно, когда кадров не хватает, — взмахнул рукой Роднин, — садись, давай, пиши заявление. Так, мол, и так, прошу принять меня на службу в органы ГПУ, обязуюсь исполнять долг перед родиной, ну, я тебе продиктую. У нас работать некому, понимаешь? Мы тут без отдыха горбатимся. В бумагах зарылись с головой. Я прям тут сплю, до дому не могу добраться который день. Пиши, давай!

Фрол испуганно схватился за карандаш, протянутый Родниным.

— Стой, вот, ручку держи, вот тебе чернильница. Макай перо и пиши!

Осторожно, буква за буквой, Фрол вывел первые слова. Пока перо чиркало бумагу, он пытался осознать, чем для него может закончиться неожиданное предложение. «А-а, — мысленно отмахнулся Фрол от гнетущих мыслей, — как-нибудь справлюсь. Может, Егор Палыча вытащу! А то хозяйка пропадёт без меня». Фрол написал заявление, поставил подпись и протянул Роднину.

— Ну, поздравляю тебя, Фрол Егорыч, с вступлением в наши справедливые ряды! Приступай к исполнению!

Через полчаса они приехали в пристройку за Рагузиным, но хозяин отсутствовал. Роднин и Панин долго стучались и в окно, и в дверь, но ответа не было. Пошли по соседям, те и подсказали, что Рагузин получил ордер на новую квартиру ещё днём, а вечером собрал вещи и уехал. Нового адреса они не знают.

— Вот, старый чёрт! Знать бы, куда он съехал? — огорчился Роднин, нервно покручивая вальтером.

— А я знаю куда! Знаю. Не промахнёмся. Поехали!

Александра Николаевича взяли из-за стола. Дверь была открытой. Рагузин поспешил расположиться в бывшей барской квартире, откуда утром забрали Зою с ребёнком. Несмотря на беспорядок, Рагузин чувствовал себя превосходно. Ему всё здесь нравилось — и кухня, и спальня, и мебель. Тепло в квартире,